Герхард Грюммер - Скитания

Апельт был вне себя от радости. Ему хотелось тотчас же направиться в порт, но обер-ефрейтор удержал его.

— Не спеши, малыш! Послушай меня, через два часа мы будем на месте. А сейчас давай позавтракаем.

Как само собой разумеющееся, он потребовал завтрак, и ему вскоре принесли еду. Хайнц только отметил про себя, что хотя он и служит уже пять месяцев, но военную жизнь изучил еще плохо.

Его новый приятель отличался удивительным спокойствием и уверенностью в себе. Апельту казалось, что обер-ефрейтор что-то знает и о флотилии катеров.

Вскоре оба моряка отправились в порт. Они шли не спеша по улицам очень опрятного и чистого города. Матросы миновали кинотеатр для военных, два кафе, которые были еще закрыты. Но Апельт не сожалел об этом, поскольку у него все равно не было денег: в спешке никто не позаботился о том, чтобы выплатить молодому человеку положенное денежное содержание.

В порту, как ни старался Апельт, он не обнаружил торпедных катеров. Вместо них у пирса стояли двухпалубные буксиры. Апельт очень удивился: ведь он уже видел эти суда в Брунсбюттеле.

Обер-ефрейтор снял с плеч рюкзак и направился прямо к буксирам. На пирсе он приветливо поздоровался с часовым, одетым в штатское. Апельт же остановился на почтительном расстоянии. Затем часовой кого-то позвал, и вскоре на палубе появился маленький коренастый человек. Он смерил внимательным взглядом обоих прибывших и, уперев руки в бока, зарычал на Апельта:

— Только тебя нам и не хватало! Молокососы нам не нужны. Здесь не санаторий. У нас трудная и сложная служба.

Апельт был обескуражен: какое право имеет этот кривоногий человек в штатском так на него кричать? Ведь он же был гордостью курса! И, не выдержав, парировал:

— На флоте везде служба трудная и сложная.

Тотчас же на него обрушился новый поток брани.

Несмотря на такую хамскую встречу, Апельта все же зачислили в экипаж. Обер-ефрейтор попал на другой буксир. Хайнц огорчился: ему очень хотелось иметь друга.

Слова кривоногого подтвердились. Здесь Апельт действительно почувствовал себя лишним. В кубрике ему нашлась только подвесная койка, а он не знал, как ее закрепить. Вещевой ящик выделили на баке, и то одну половину: в другой половине хранилось постельное белье экипажа. Апельту выдали точно такую же штатскую одежду, какую носили остальные моряки.

Юноша постепенно узнал, что буксиры в действительности были замаскированными торпедными катерами. Экипажи получили их на верфи в Вегесаке и в течение нескольких недель занимались на них боевой подготовкой. Затем катера снова отправили на верфь и замаскировали под буксиры. Дымовую трубу упрятали за капитанским мостиком, торпедные аппараты пометили в длинные ящики, обитые медью, укрыли все орудия. Передвижение флотилии должно было производиться по возможности скрытно. Для этой цели экипажам и выдали штатскую одежду.

Вначале Хайнцу Апельту пришлось очень трудно. Экипаж состоял из квалифицированных специалистов, из которых многие прошли обучение еще до войны. Все, кто служил на торпедных катерах, принадлежали к элите флота и очень гордились этим. Экипаж придерживался единого мнения, что неопытному Апельту, только что закончившему училище зенитной артиллерии, делать у них нечего. И его использовали в качестве мальчика на побегушках. Ему приходилось подносить концы, наполнять масленки. При этом никто не говорил ему, где все это находилось.

— Ты, затычка, вечно путаешься у всех под ногами, — звучало на борту катера.

Но это раздавалось не только в адрес Апельта. Ведь на таком маленьком, тесном корабле люди постоянно наталкивались друг на друга, и в этом не было ничего удивительного. Странным было то, что такого неопытного моряка сразу направили на корабль, получивший особое задание. Однако в германских военно-морских силах было всякое возможно.

— Несколько дней ты будешь питаться с матросами на баке, — приказал старший по палубе.

Теперь Хайнц должен был брать еду в камбузе, носить ее наверх, складывать столы после приема пищи в кубрике, мыть посуду и полы. Он показал себя прилежным и трудолюбивым. «Этот нам подходит» — к такому общему мнению пришел экипаж, но никто и не подумал о том, что пора использовать молодого матроса по специальности.

Ругательства и насмешки не прекращались, особенно если Апельт в чем-то ошибался. Кривоногий боцман Керн недолюбливал молодого матроса и при малейшей провинности строго наказывал. Хайнц часто вспоминал рассказы боцмана в Штральзунде о царивших на флоте жестоких порядках: теперь он испытывал их на собственной шкуре. Правда, здесь не давали пощечин — так обычно поступали в торговом флоте, но это было единственное утешение.

Со временем Апельт ближе познакомился с членами экипажа. Лейтенанту Уве Хармсу было всего двадцать один год, и без морской формы его никто никогда не принял бы за командира катера. Обычно он носил темно-голубые тренировочные брюки с белым свитером и парусиновую рабочую обувь. Все это не являлось довольствием в военно-морском флоте. Головным убором ему служила шкиперская морская фуражка, кокетливо надвинутая на левое ухо. Своим толстощеким лицом и вечно взъерошенными волосами он очень походил на школьника, который во время каникул решил отправиться в путешествие на яхте.

Представление волновавшегося Апельта командир катера принял кивком и сразу же сошел на берег, не отдав распоряжение построить экипаж на палубе. Это было явное нарушение устава. Хармс вообще смотрел на многие вещи довольно просто. Он мало заботился о поддержании образцового внутреннего порядка на катере. Сразу после вступления в командование он запретил выстраивать экипаж на палубе, считая это устаревшей ерундой. Матросам это нравилось. Теперь они могли не утруждать себя приборкой: три-четыре ведра воды на верхнюю палубу — и все готово. Боцман Крен очень возмущался по этому поводу, но ничего не мог изменить. Однако матросы уже успели узнать своего командира и с другой стороны. Во время учений он был беспощадно строг, но люди не обижались на него и только хвалили за это, ибо чувствовали, что в трудную минуту на лейтенанта можно положиться.

Старшим по палубе был тощий, высокий как жердь Отто Шпиндлер. Его прозвали пауком, но он не обижался. На гражданке Шпиндлер работал машинистом, но еще в юности его влекло море. Он хотел увидеть мир и испытать много приключений. В 1939 году юноша добровольно подал заявление о поступлении в военно-морской флот. Это было сделано, как потом он говорил, в минуту душевной слабости. Если бы он не захотел служить, то из-за его профессии никто не призвал бы Отто Шпиндлера в армию.

Вначале он приложил немало усилий, чтобы как можно быстрее дослужиться до боцмана, но флотская муштра навсегда отбила у него любовь к морю. И когда матросу Шпиндлеру предложили поступить в морское офицерское училище, он наотрез отказался. Еще три месяца такого изнурительного обучения казались ему слишком дорогой ценой за золотые галуны и высокое денежное содержание. Недавно Отто повысили до обер-ефрейтора, и он по этому поводу шутил, что достиг потолка.