Валентин Стариков - На грани жизни и смерти

— Вижу подводную лодку!

Я бросился к перископу. Лодка шла в надводном положении и, видимо, заряжала аккумуляторы. По характерным очертаниям корпуса корабля нетрудно было определить, что это противник.

— Сигнал боевой тревоги, — распорядился я.

В миг все пришло в движение. Через несколько секунд все заняли свои места, и наша лодка начала маневрировать для сближения с лодкой противника. Враг все ближе. Нервы у каждого напряжены. Еще бы! Первая в жизни боевая атака! Но, когда до залпа осталось не более 4 минут, когда вот-вот мы должны были открыть свой боевой счет, лодка внезапно вышла, из управления и стала тонуть с дифферентом на нос. А когда, потеряв целых пять минут, она, наконец, всплыла под перископ, мы в него ничего не увидели — теперь слишком велик был дифферент на корму. Еще несколько минут ушло на то, чтобы выровнять корабль. Для этого нужно было дать скорость хода больше той, которая допускалась тактической необходимостью. Но было уже поздно: подводная лодка противника, видимо, обнаружив опасность, свернула с прежнего курса. Атака сорвалась. Трудно описать ярость, которая охватила меня. Боцман Хвалов по моему угрожающему виду решил, что виновника я вижу в нем. Он втянул голову в плечи и тихо произнес:

— Я не виноват.

— Кто же?!

Тут подошел Смычков. Он положил руку на плечо Хвалова и сказал:

— Я пока знаю только, что он не виноват.

Всем не терпелось поскорее узнать причину неудачи.

Виновным во всем оказался торпедист Горынин. Готовя торпедные аппараты к выстрелу, он заполнил аппараты водой из-за борта, а не из специальной цистерны, как это было предусмотрено новой инструкцией, полученной на корабле за несколько дней до выхода в море. Это и явилось причиной потери заданной плавучести и дифферентовки. До смерти напугавшись, Горынин спрятался между аппаратами и долго не показывался мне на глаза.

Из-за этой нелепой ситуации мы опять оказались в тяжелом положении. Ведь наша лодка обнаружила себя и сейчас сама становилась удобной мишенью для противника.

Нам положительно не везло в этом первом боевом походе.

Через двое суток подул свежий ветер, поднялась волна. Ветер, усиливаясь, дошел до семи баллов. Людей укачало. В довершение всего на линии гребного вала начал греться упорный подшипник. Следить за его температурой поставили электрика Малова, но он настолько плохо себя чувствовал, что не мог выполнять даже эту несложную работу. Смычков освободил Малова от вахты на ходовой электростанции и был уверен, что на линии вала он справится. Малов же, изнемогая от рвоты, понадеялся, что подшипник будет работать исправно, и перестал следить за ним. А из подшипника между тем ушло масло, и он начал плавиться. Мотористы, заметив неисправность, вынуждены были немедленно остановить двигатель. Лодка, потеряв ход, стала дрейфовать и была лишена возможности уйти под воду.

Была поднята на ноги вся свободная смена экипажа. Сменившись с вахты, люди вместо отдыха занялись аварийными работами, которые продолжались целых десять часов. И все это время можно было в любой момент ждать удара противника.

Наконец упорный подшипник был приведен в относительно рабочее состояние. Но как только заработал Двигатель, стало ясно, что его придется периодически останавливать, так как температура подшипника подымалась слишком быстро и охлаждать его можно было только временным прекращением работы двигателя. К счастью, вскоре была получена радиограмма с приказанием возвращаться на базу.

Мы двинулись в обратный путь и с грехом пополам, «хромая», подошли к своему берегу.

Так бесславно закончился наш первый боевой выход. Неудачи убедили каждого члена экипажа в необходимости самого внимательного отношения к своим обязанностям, в том, что одна, самая незначительная ошибка, допущенная из-за халатности или по незнанию, может привести к гибели всего экипажа. Каждый понял свою ответственность перед командиром, друг перед другом, перед коллективом.

Воевать нужно не только хотеть, но и уметь — такой вывод сделали наши моряки после первого боевого похода.

Я прекрасно понимал, что не только от экипажа зависели результаты нашего первого похода. Одной из причин неудачи было неудовлетворительное техническое состояние подводной лодки. Поэтому сразу же после прибытия на базу, докладывая командованию о результатах похода, я попросил поставить лодку в доковый ремонт, чтобы привести в порядок хотя бы линию вала. Но просьба моя не была удовлетворена. Предстояло, как и раньше, устранять неисправности своими силами, в прежних условиях.

Подготовка к следующему боевому походу велась не только по технической линии. На корабле состоялось комсомольское собрание, посвященное итогам боевого похода. Как оно не было похоже на собрания в мирное время! В центре внимания были виновники неудач в походе. На Крючека и Малова были наложены взыскания. Горынин не признал своей вины, и все комсомольцы требовали исключить его из комсомола и просили командование списать с корабля, так как не верили в его исправление.

Были приняты кое-какие меры по улучшению боевой организации корабельной службы.

10 сентября мы вышли во второй боевой поход. На этот раз в нашу задачу входило вести наблюдение в районе финского порта Петсамо (Печенга) и на его подступах уничтожать проходящие в порт транспорты и боевые корабли противника.

К месту дошли без приключений. Погрузившись стали искать противника, медленно передвигаясь по намеченному курсу.

Прошли первые, затем вторые, третьи, четвертые сутки — горизонт оставался чистым, никаких признаков неприятеля. В бесплодном ожидании, огромном нервном напряжении прошло еще несколько дней.

Приближалось время возвращения на базу, а противника все не было. Как будто все вымерло кругом.

«Опять ни с чем», — эта мысль была сейчас в голове у каждого. Я мучительно раздумывал, что предпринять: ведь враг где-то здесь, может быть, совсем близко…

А что, если прорваться в гавань? Ведь не может быть, чтобы такой важный для немцев порт оставался так долго без кораблей. Может быть, им удается проходить мимо нас незамеченными? Я все более стал склоняться к мысли, что корабли все-таки, проходили в порт. И, если мы до сих пор не видели ни одного из них, то, возможно, только потому, что на ночь вынуждены были оставлять район наблюдения и уходить далеко в сторону для подзарядки аккумуляторов. В это время транспорты могли заходить в порт или выходить из него. Корабли противника могли быть там. Надо проникнуть в порт… Но не было такого приказа. Имею ли я право самостоятельно принимать столь серьезное решение, основываясь только на предположении, и тем самым подвергать большому риску корабль и людей? И потом, как на это посмотрит экипаж?