Валентин Стариков - На грани жизни и смерти

Танкер продолжает идти вперед. Уже совсем темно, но черно-белый корпус его ясно вырисовывается на горизонте, особенно отчетливо видна белая надстройка на корме.

Аппарат… — даю предварительную команду, когда форштевень корабля входит в поле видимости. Замирает сердце.

Аппарат! — почти в тот же момент крикнули в центральном посту несколько человек, один громче другого, повторяя мою команду…

— Пли!

И в тот же миг:

Пли! — повторяют в центральном посту.

Толчок. Борьба за удержание лодки под водой.

Мощный взрыв торпеды глухо, но отчетливо прогремел за бортом.

— Взрыв! — радостно вскрикнули люди во всех отсеках.

— Леша, взрыв! — восторженно кричит Смычков. Но Щекин воспринимает это абсолютно спокойно.

— Спасибо за информацию, — подчеркнуто серьезным тоном говорит он, не отрываясь от журнала боевых действий, в котором делает записи. Выдержке Щекина можно позавидовать.

Через полторы минуты после взрыва я снова поднял перископ, чтобы выяснить обстановку. Горизонт был чистым, только низкая, еле заметная темно-бурая полоса повисла над морем.

Лебедев доложил, что слышит шум быстроходных малых кораблей, которые ходят переменными курсами.

«Прохлопали, а теперь мечутся, ищут… Ну, пусть ищут, не будем им мешать».

Мы ушли на глубину, уменьшили ход и легли на новый курс. Сейчас надо было незаметно для кораблей противника уйти как можно дальше и оторваться от преследования.

Свежий ветер и темная ночь, которые чуть было не помешали атаке, теперь были нашими союзниками.

Я направился в центральный пост, ко мне подошел Смычков.

— А все-таки жаль, что мы промахнулись по первому транспорту, вот был бы праздник!

— Согласен, но задача, по-моему, все равно решена успешно.

Смычков хлопнул себя по колену и весело сказал:

— Всплывем, дадим радиограммы, и к нашему приходу — поросенок на блюде. Живем!

У подводников установилась традиция: в честь экипажа, одержавшего победу, когда он возвращается на базу, устраивается праздничный ужин и на стол непременно подается целиком зажаренный поросенок.

В это время в соседнем отсеке раздался взрыв хохота.

— Что там происходит? — Я подошел к переборочному люку.

— Да вот, Морозов пусть сам расскажет, — сказал Тюренков, показывая на своего друга. Тот явно стушевался.

— Так что? — допытываюсь у Морозова.

Он помялся:

— Да ничего такого и не было, товарищ командир. Иду я как-то после вахты по территории нашего городка, слышу — свиньи хрюкают… Дай, думаю, загляну, посмотрю, сколько их там.

— Зачем вам это понадобилось? — удивился я.

— Да хотел для нашей лодки… для будущего, значит, успешного похода поросеночка подобрать. Ну, а тут, как на грех, командир базы капитан 3-го ранга Морденко:

— Зачем здесь?

— Ну, я и скажи. А он спрашивает:

— Выбрал?

— Нет еще, говорю.

— Ну, выбирай…

— Я и выбрал. Командир базы взял поросенка и на боку химическим карандашом написал: «М-171», номер нашей лодки, значит… Вот и все…

— А ты дальше расскажи, — прыснул Тюренков.

— Чего там рассказывать… — опять замялся Морозов, неодобрительно глядя на приятеля.

— Не хочешь — тогда я расскажу, — не унимался Тюренков.

— Расскажи, расскажи, — подзадорил я Тюренкова.

— Так вот, — засмеялся Тюренков. — Морденко и говорит ему:

— Твое желание я выполнил: поросенок будет вашим. А теперь так: если не хочешь, чтобы я рассказал твоему командиру, что ты по ночам где не надо шляешься, три раза в неделю приходи сюда уборку делать. Морозов было в пузырь:

— А до каких пор? — говорит. Ну, а тот отвечает:

— Пока своего поросенка не съешь.

— Ну, и долго пришлось убирать? — с сочувствием спросил я.

— Все время, пока стояли в базе, — грустно, под новый взрыв хохота ответил Морозов.

— Раз десять, — уточнил Зубков.

— А сегодня, как потопили транспорт, — продолжал Тюренков, — подходит ко мне Морозов и говорит:

— Ну, теперь, слава богу, моя свиная кабала кончилась!

Моряки опять расхохотались.

Я вернулся в центральный пост. Позади нас все еще были слышны винты нескольких быстроходных кораблей. Судя по шумам, направление катеров непрерывно менялось. Это означало, что катера потеряли нас.

— Очень хорошо, — сказал Щекин. — Теперь-то уже едва ли они нас найдут.

Чтобы быстрее оторваться от противника, я приказал увеличить ход.

Наши предположения подтвердились. Путь, по которому ходили корабли противника, теперь был установлен. Но как сумел отвернуть первый транспорт, почему торпеда не попала в него? Глядя на!боевую прокладку на карте, я искал ответ на этот вопрос. Анализ обстановки в момент встречи с противником показывал, что мы находились в точке, из которой вражеские корабли расходились по портам назначения. Торпеда по первому кораблю была выпущена в тот момент, когда он подходил к точке поворота и лег на новый курс, который вел в Петсамо, нарушив таким образом все наши расчеты. Если бы корабль противника уклонился, своевременно обнаружив опасность, то вторую атаку нам пришлось бы проводить в гораздо более сложных условиях, возможно, что и она была бы сорвана.

После ужина мы готовились к всплытию. Кораблей противника уже не было слышно, и все же предприняли все меры предосторожности. Двигатели кораблей противолодочной обороны не всегда бывают слышны на подводных лодках. Еще в первую мировую войну были известны случаи, когда в сумерках всплывающая подводная лодка подвергалась неожиданному нападению кораблей противника, которые «засекали» ее, шли за ней малым ходом и, пользуясь ее беспомощностью, в момент всплытия наносили по ней торпедный, таранный или артиллерийский удар. Были такие случаи и в эту войну. Я хорошо помнил о такой опасности и всегда при всплытии был настороже.

На этот раз мы всплыли благополучно. Освоившись с темнотой, я обратил внимание на низко стлавшуюся по самому горизонту темно-багровую полоску. Подумал было, что это вечерняя заря, но Щекин и Усенко настойчиво доказывали, что это что-то другое. В таком случае это могло быть только пламя сгорающего топлива, возможно нефти, вылившейся из потопленного нами танкера.

На базу пришли днем. После сильной качки в море, сопровождавшей нас на всем переходе, здесь, в спокойных водах гавани, мы почувствовали себя особенно хорошо. Усталости как не бывало.

В эти минуты не было для нас ничего более близкого и дорогого, чем этот городок, разбросанный на голых скалах. Здесь нас всегда встречали друзья, они делили с нами радость успешного похода, здесь мы получали известия о наших близких и родных и сами писали им письма.

Едва мы вошли в гавань, как на пирсе стали собираться люди. Появился оркестр. Все смотрели на нашу лодку, медленно приближавшуюся к причалу.