Илья Чернев - Семейщина

На другой же день Василий Дементеич ругал уже Екимку:

— Без меня ты, я вижу, развинтился… Спишь долго, не радеешь… Тетка сказывала — Филат-то куда проворнее тебя. Лень, паря, она до добра не доведет!

Сильно не понравилось Василию Дементеичу, что в его отсутствие Еким выписал «Крестьянскую газету», стал много читать. Деньги на выписку газеты — ущерб хозяйству, но не это главное: не задурил бы с этого чтения парень, не отбился бы от рук.

— Мало что тебе наговорят, ты и слушай! — сердито пробурчал Еким.

Он ушел из избы, не стал продолжать этот обидный для него разговор.

Василий Дементеич зло посмотрел ему вслед. Он вернулся домой еще более ожесточенным, чем был раньше. И вдруг эта новость: племяш выписал газетку! Как спасти свой двор от разора, от погибели, если в его семье началось такое?!

«Сегодня газета, завтра — артель… — мрачно продумал Василий Дементеич. — Не пущу… топором изрублю паскуду!»

И, сбычив по обыкновению лобастую свою голову, он сжал кулаки.

Егор Терентьевич дождался-таки своего: наконец-то его Гриша стал полноправным председателем артели. Больного Епиху прямо из правления тогда же увез в Мухоршибирь начальник политотдела. На Епихино счастье, вывернулся невесть откуда Лагуткин на своей легковушке, помог Дмитрию Петровичу бережно перенести и уложить на мягкое кожаное сиденье исходящего кровью Епиху, да так и умчал его в сопровождении фельдшера в больницу. Несдобровать, не подняться бы в этот раз Епихе, если бы не этот счастливый случай. Сказывают, всю дорогу плевался Епиха кровью, а Дмитрий Петрович беспрестанно заставлял его глотать холодное какое-то питье… Только в больнице остановили кровь. С месяц пролежал там Епиха и едва мало-мало окреп, отправил его райком партии в Крым, на курорт. Опять упирался, говорят, Епиха, но ничего уж не хотели слушать теперь Полынкин и другие руководители района, — дали до места провожатого, денег, путевку, вывезли в город, усадили в скорый московский поезд… Только в одном и уступили Епихе: вытребовали к нему Лампею с Грунькой, разрешили повидаться перед дальней дорогой, попрощаться с родными.

Уехал Епиха лечиться в далекий Крым, и остался в артели Гриша полным хозяином. Как тут не радоваться Егору Терентьевичу — исполнилась заветная его мечта!.. Однако недолго тешил он свое сердце: кто-то из начальства намекнул, что неудобно-де быть отцу кладовщиком при сыне-председателе, и Гриша — чтоб разговоров лишних не было — поднял на правлении вопрос о новом кладовщике, и пришлось ему, Егору, передать ключи от амбаров Корнею Косорукому.

— Вот это удружил сынок! — обиженно сказал Егор Терентьевич своей старухе.

— Ему лучше видать, — поджав губы, отозвалась Варвара Леферовна.

Старик целую неделю не разговаривал с Гришей, сердито поглядывал на него исподлобья за столом, но тот, наскоро поев, вылезал, спешил по делам и, казалось, не обращал внимания на батьку.

Сердится старик, и пусть его сердится, — когда-нибудь да перестанет. Ему сразу же было разъяснено, почему он должен передать должность Корнею, это надо понять и… не дуться, как мышь на крупу, — думал Гриша.

Первым не выдержал Егор Терентьевич. Однажды за ужином он зло спросил сына:

— Что мне теперь прикажешь, товарищ председатель? Какую должность предоставишь?.. Нельзя же этак… без дела… Сколь мне ждать, пока назначат куда?

— Не торопись, отдохни, — спокойно ответил Гриша, — сев вот кончали…

— Ну, и что с того, что кончали? — запальчиво сказал Егор Терентьевич.

— А то, что на днях сызнова распределять народ станем, к сенокосу. Правда, бригадиры, полевод, животновод, конюхи, качественники — все остаются на своих местах…

— Может, подметалой каким на конном дворе ваканция свободная для меня найдется! — закричал Егор Терентьевич. — Я эту артель зачинал, я первый был председатель! Ну, теперь, конечно, гожусь в подметалы!.. Удружил, сынок, нечего сказать!.. Или мне в бригаду идти, литовкой и серпом трудодни свои выколачивать?.. Стар уж я для такой работы, не пойду!..

— Ну, разошелся!.. Никто тебя не заставляет… Придумаем что-нибудь, — улыбнулся Гриша.

Ему стало жаль отца, как-то неловко за него — до чего отстал старик, и тщеславия в нем, видать, больше осталось, чем ума. А ведь умным мужиком считался он когда-то на деревне!

В жаркий июльский день на площади перед клубом собралась почти вся деревня. С утра был объявлен митинг по случаю десятилетия бурятской автономной республики, и к полудню возле клуба шумела большая толпа.

Кто пришел послушать Лагуткина, — до чего мастер человек говорить! — кто прельстился на интересное зрелище: приедет районное начальство, а из ближних улусов делегация бурятских колхозников, — будет что поглядеть! Большинство же хотело собственными ушами слышать о новых льготах, которыми-де непременно будет ознаменован юбилей. Слух о предстоящих льготах, — каких именно, неизвестно, — переняли никольцы уже давно. И теперь связывали объявление льгот с этим торжественным днем, ждали и не расходились…

На тракту заклубилась пыль, и знакомая легковушка, сбавляя ход, с легким урчанием подкатила к толпе. Из машины вышли Лагуткин и председатель райисполкома Ларин.

Трибуну, дощатый помост с перилами, сколотил Викул Пахомыч еще с вечера, и сейчас на нее поднялся Гриша Солодушонок и приехавшие начальники.

— Митинг, граждане, объявляю открытым! — сказал Гриша. — Прошу соблюдать тишину! — И он окинул строгим взглядом народ. — Насчет годовщины нашей республики выступит предрика товарищ Ларин.

Толпа, плотным кольцом окружившая трибуну, затихла. Коренастый предрика убрал локти с перил, снял кепку, не спеша провел рукою по волосам, кивнул головою:

— Здравствуйте, товарищи колхозники и единоличники!.. Сегодня мы собрались с вами на торжественный митинг, посвященный десятилетию нашей автономной национальной республики…

Ларин говорил долго. Он вспомнил, как жили буряты и семейские при царе: невежество, темнота, болезни и взаимная рознь… уставщики и ламы, кулаки и нойоны… Сильный грабил слабого, и бедному негде было искать защиты, — на стороне богатого стояли царский закон, исправники, ламы, темные суеверия. Революция разбила устои, казавшиеся непоколебимыми, разоблачила уставщиков, на трахому и сифилис в улусах она двинула врачебные экспедиции, она строит больницы и школы… она просветила народ, дала ему жизнь счастливую, радостную, широкую, как вот эти степи. Советская власть и партия возродили бурятский народ, как и все другие народы, и искусственно насаждавшаяся веками вражда, взаимное недоверие и презрение русских и бурят сданы в архив истории, как мрачный пережиток проклятого строя.