Михаил Стельмах - Большая родня

— Так вот недавно я дал вам книжку, где писалось об искусственном оплодотворении скота.

— Ну да, не без интереса книжечка.

— А еще интереснее в одном заграничном, значит, журнале писалось.

— В заграничном? Ты сам читал? — покосился на Варивона, зная его характер.

— Нет, перевели мне.

— Перевели. Ну, ну, — придвинулся ближе Василий Денисович, аж накрыл широкополой шляпой картуз Варивона.

— Я вам лучше завтра доскажу. На засветло опоздаю.

— Успеешь с козами на торг. Ну, так что в том журнале?

— Рассудила одна ученая голова, что очень редко, значит, жеребятся матки — жди того приплода аж одиннадцать месяцев.

— И никак не меньше. Так уж природа создала, что конь — не кролик.

— И решил он как-нибудь сократить сроки.

— Сократить? — недоверчиво взглянул в суженные глаза Варивона, но тот своевременно погасил ресницами лукавые огоньки в янтарных глазах.

— Сократить. Что поделаешь — наука, — развел руками Варивон.

— Наука — такое дело, — с легким вздохом соглашается Карпец.

— Ну и придумал этот ученый такой инкубатор.

— Инкубатор? — настораживается старший конюх.

— Не совсем инкубатор, правда, а что-то подобное к тому. Выстроил нечто страшно большое, — и даже для убедительности в воздухе руками очертил широкий круг. — Приспособил этот лошадиный инкубатор и, смотри тебе, через три недели высиживаются жеребята, причем — всяких мастей. Прямо, как в банку идут.

— Разве они из яиц, как цыплята, вылупливаются? — уже въедливо выспрашивает Василий Денисович.

— Вот уж этого не знаю, а чего не знаю, того и говорить не буду. А что жеребят выводят в таких инкубаторах — это правда.

— Может и правда, — покачивая головой, соглашается Карпец. — Только вот, подумать, вралей и в инкубатор не закладывают, а они сами вылупляются.

— Чего бы это я напускался, — едва сдавливает смех. — Я же вам сразу сказал, что это писалось в заграничном журнале. Так что же вы оттуда, из-заграницы, правду прочитаете? Там еще не такое пишется.

— Это ты верно говоришь. Там понапишут… А что-нибудь из наших журналов у тебя есть?

— Завтра принесу вам новую книгу. Еще и сам прочитать не успел.

— Гляди же. А то к конюшне на пушечный выстрел не допущу. Драпаком [58] Драпаком — очень быстро, что есть силы. прогоню со двора. О чем же там пишется?

— Об опыте лучших конюхов Украины.

— О, это очень подходящая книга для меня.

С острогой [59] Острога, остень — рыболовецкое орудие, подобие вил с зазубренными рожками для удержания наколотой рыбы. Известны остени, с помощью которых убивали крупную рыбу. Остень имел один, два и три зубца. , веслом и фонарем к ним подходит Дмитрий, и Варивон быстро прощается со старшим конюхом.

— Ни пуху вам, ни пера. Рыбки же принеси, инкубаторник.

Оба бригадира выходят в синее поле, а Василий Денисович идет к конюшне, насквозь пропахшей крепким аммонием и потом.

Поликарп Сергиенко зажигает фонари, и тени тихо качаются в длинной и широкой конюшне.

— Вот книжку сегодня прочитал, — останавливается Карпец возле Сергиенко. — Об опыте лучших конюхов пишется. Интересная.

— Расскажи, Василий.

— Нет времени сегодня рассказывать. Надо домой идти, — озабоченно идет к въезду, но на дворе у ворот сердито останавливается: под ногами лежит небрежно кем-то брошенная оброть [60] Оброть — уздечка без удил для привязывания лошади. . Разгневанный, быстро возвращается на конюшню и ошеломленно останавливается, услышав, как Поликарп поучает младшего конюха, который недавно пришел на ночную смену:

— От литературы тебе, парень, не надо отставать. Чего бы тебе за какой-то книгой не посидеть. А то только возле девчат штанишки протираешь да всякие стишки им нашептываешь. Вот сегодня я и Василий Денисович прочитали, как лучшие конюхи присматривают за скотиной. Поучительная книга.

«Как неправду человек чешет. И стыда нет никакого» — удивляется Карпец, совсем забыв свои слова.

— Так я эту книжку тоже сегодня прочитал, ее аж три экземпляра привезли в нашу библиотеку.

— Ага. Молодчина. Люблю за это. Значит, будут из тебя люди, — похвалил Поликарп.

— Там и про нашего Василия Денисовича упоминается.

— Да ну!? — почти одновременно вскрикивают Сергиенко и Карпец. И парень изумленно смотрит на обоих конюхов.

— Как же вы так читали? — недоуменно сдвигает плечами.

— Я только несколько страниц разобрал. Что же там пишут обо мне?

— Как раз на первых страницах о вас и упоминают, — уже догадывается обо всем парень и смеется в глаза конюхам.

— Так что там пишут? — снова переспрашивает Карпец.

— Давнюю историю. Как вы поставили на ноги полуживое тягло [61] Тягло — рабочий скот в сельском хозяйстве (чаще — лошади и волы). …

Дмитрий и Варивон мокрыми лугами подошли к полусонной реке. Волна тихо ластилась к молодым побегам, гребни ее были красные, а впадины — тёмно-синие, только стремнина еще до сих пор приглушенно переливалась несколькими красками. Берег тонко пах пресным, нагретым за день песком и сладковато-горькой плавью [62] Плавь — мусор, разные предметы, плывущие по реке сплошным потоком во время паводка, или остающиеся на поверхности после него. . С легким свистом над головой пролетело несколько чирят, в плавнях отозвалось заботливое простуженное покашливание кряквы. Посреди речки всплеснулась рыба, и круги, раскручиваясь, уткнулись в самый берег.

От небольшого острова отделилась плоскодонка. Дмитрий узнал на ней Григория Шевчика.

Варивон снял замок с лодки, привязанной к старому узловатому пню. Над водой тихо заколебался свет фонаря, и весло звонко плюхнуло за кормой.

Вечер с каждой минутой сгущался, налегал на реку, и лодка уже разбивала тучи и звезды, а за веслом долго раскачивались нити красной пряжи. Выехали в старое русло и долго выбирались из говорливых зарослей полузатопленных верб. Здесь, над самым тальником, стеной наклонился лес, и вода у берега зачернела, как смола.

— Дмитрий, ты думаешь теперь в лесах какую-то латку для себя посеять? — слова Варивона, усиленные рекой, показались неожиданно громкими и аж эхом отдались в лесу.

— Нет, не думаю, — после паузы неторопливо ответил Дмитрий, глянул в лицо Варивона, тускло освещенное сиянием звезды и свечениями папиросы.

— Ради гарантии не помешало бы, — сказал с преувеличенной серьезностью. Но Дмитрий понял въедливый намек и так посмотрел на Варивона, что тот сразу же примирительно заговорил: — Может же быть, что в этом году меньше перепадет на трудодень.

— Эт, брось свои штучки. Вижу тебя насквозь… Знаешь хорошо: заработаем и на хлеб, и к хлебу, поэтому и не надо кланяться лесничим, ходить по их пятам, подмазывать магарычами… Мало радости в таком занятии: и перед собой, и перед всеми какую-то вину чувствуешь. Везешь тот сноп и глаза перед встречными опускаешь, будто с краденным едешь… Ты посмотри, как мы теперь выросли! Сила колхозная вывела нашу судьбу на берег счастья.