Владимир Лидин - Три повести

Человека положили на нарты, и охотники повезли его в тайгу. Ему было девятнадцать лет, и звали его Дементьев. Много белок смеялось над охотниками с вершин деревьев и сыпало вниз шелуху кедровых шишек. Люди не могли стрелять зверя, и можно было спокойно летать с ветки на ветку, растянув пушистый голубой хвост. Под вечер охотники услышали легкий и быстрый стук копытцев козули. Козуля тоже смеялась над ними и пронеслась совсем близко между деревьев. Она даже постояла в отдалении и спокойно поглядела на людей своими выпуклыми красивыми глазами. Поклажа для собак была тяжела, и приходилось чаще делать привалы. Так шли день и ночевали в лесу. Нарты с Дементьевым поставили в палатке, и охотники улеглись рядом с ним. Втроем было тесно и тепло, и только раздробленная кость мучила Дементьева, и он стонал.

На рассвете тронулись дальше, и так шли весь день. К вечеру собаки почувствовали охотничий дом и дружнее напрягли постромки. Так пришли они к жилищу, которое только охотники-гольды знали и могли разыскать в тайге. Раненого внесли в дом и положили на нары. Скоро запылал огонь очага. Промерзшие стены начали отогреваться, и в доме стало тепло. Нары были коротки, и надо было лежать на них наискось, головами к огню. В унтэха остались с прошлой зимы все орудия лова. Дверь в дом не запиралась, он был доступен для каждого охотника. Ни один охотник не возьмет оставленного другим орудия лова или припасов. Только если будет большая нужда в них, он возьмет, сколько ему надо, чтобы вернуть в следующий свой приход сюда. Люди согрелись, вода кипела и пенилась в чугунке над очагом. У партизана в походном мешке оставалось еще немного крупы. У охотников была юкола. Кроме того, у Дементьева нашелся еще кусок сахару к чаю, и это был большой вечер в тайге. Здесь люди разглядели и узнали друг друга…

Охотники сидели теперь на теплых канах в доме Актанки, и дым из трубок тянулся кверху.

— Пришел почтовый пароход. Привез почту, — сказал Актанка. Грубые морщины изрезали за пятнадцать лет его лицо. — Капитан вызывал говорить. Есть новость для колхоза.

Хозяин не спешил, и гость не торопил его. Горячая пора хода кеты кончилась. Теперь можно жить не спеша, пока не начнется охота. Тут хозяин снова набил трубочку табаком и пустил дымок. Ему нравилось, что можно рассказывать медленно и все сидят кругом и слушают, пока женщины готовят в стороне талу из большого золотистого амура, которого наколол на острогу сын Актанки.

— Капитан вызывал говорить, — сказал снова хозяин. — Есть письмо из Рыбаксоюза. Колхоз будет премирован за перевыполнение плана. Теперь можно немного думать, кто выйдет первым по сдаче. — Но это была еще не главная новость, и главную новость Актанка придерживал под конец: — Потом капитан сказал еще, что на Амур приехал Дементьев. Дементьев велел узнать, живы ли Актанка и Заксор, и передать им, что он скоро приедет сюда по важному делу.

Дементьев был жив и приехал теперь на Амур. Это было главное. В последний раз они слыхали о Дементьеве пять лет назад от инструктора из Рыбаксоюза. Дементьев жил в Москве, строил железные дороги, и нельзя было подумать, что это тот самый человек, который приготовился к смерти в уссурийской тайге. Многое, впрочем, изменилось и в их стойбище. Дети умели читать книги и писать, некоторые молодые нанайцы стали учителями, и второй сын Актанки уехал учиться в Институт народов Севера.

Была большая борьба, пока все стало так. Один год прошел, и второй год прошел, и еще год прошел, прежде чем все поняли, как получится. Шаманы говорили — что русскому хорошо, то нанаю плохо. Он сам, Актанка, вел борьбу со стариком Бельды, который шаманил. Женщины верили Бельды, и когда рожала жена Мокона и не могла три дня родить, позвали старика Бельды. Он бил в бубен, шаманил, пока пена не показалась на его губах. Но жена Мокона все-таки не родила, и спас ее русский врач, за которым Актанка послал лодку в большое село на Амуре. Тогда Актанка повел борьбу против Бельды, и теперь никто уже не зовет его в дом шаманить.

Много было еще разных обычаев, с которыми пришлось вести борьбу, пока все стало так, как сейчас. На пароходе из Благовещенска приехал раз один человек, сказал — будет собирать песни и разные легенды нанайских людей. Он ходил по стойбищам и записывал разные слова и песни, которые говорили ему старики. Здесь, в стойбище, он тоже прожил неделю. Сначала он только спрашивал и записывал, и Актанка рассказал ему легенду про тигра. Потом человек начал говорить сам. Нанайским людям зачем колхоз, сказал он. Будет колхоз — всю рыбу придется сдавать, нанай зимой без юколы умереть может. Лучше жить так, как жили. Он это повторил еще раз в доме Киле, где записывал про охоту. И еще он прибавил, что не надо говорить: не хотим в колхоз, — так может получиться плохо. Лучше просто не сдать всю рыбу, сказать — плохой был ход кеты. Так само выйдет, что колхоз на Амуре не годится строить. И человек ушел в другое стойбище записывать песни. Тогда Актанка сел в лодку и поехал в Троицкое. В Троицком он все рассказал насчет человека, который вел агитацию, — это было ясно. Потом человека разыскали. И вот оказалось, что у человека нашли разные планы и что пришел он из Маньчжурии, куда красные прогнали больше пятнадцати лет назад много белых начальников с их людьми. Про этого человека тоже следовало рассказать Дементьеву, чтобы он знал, как трудно было с колхозом.

Женщины подали на стол блюдо талы. Амур был жирный, и его вкусную сырую печень нарезали отдельно. Заксор ел рыбу и думал. Молодость его прошла. Жена умерла восемь лет назад, и он так и не женился вторично. В стойбище по-прежнему он был первым охотником. В Хабаровске на приемочном пункте охотник сдавал шкуры зверя и мог получить взамен все, что только есть в большом городе. Нарезанный хлеб никогда прежде не лежал рядом с талой. Сейчас в пекарне, налаженной несколько лет назад Чепуренко, выпекают хлеб, и ни один нанаец уже не думает о голодной зиме. Будет мало зверя — в Охотсоюзе отпустят охотнику припасы в долг, и в правлении колхоза есть большая книга, где ведется счет труду охотника: сколько он затратил труда, столько получит взамен рыбы, картофеля и муки — на всю зиму. Пусть приедет Дементьев в стойбище. Раз нанай стал человеку другом — это значит на всю жизнь, и здесь годы не имеют значения. В стойбище есть что показать. Можно показать школу. Можно показать промартель. Можно пустить радио, и пусть Дементьев послушает, как поют в Хабаровске.

— Хорошо, — сказал Актанка. Он всегда этим словом начинал свою речь. — Колхоз тоже добился немного успеха. Рыбаксоюз зря писать бумагу не станет. В будущем году будет видно, кто выйдет на первое место по сдаче рыбы.