Владимир Лидин - Три повести

Алеша знал эту усмешку отца. Недобро тогда щурились зажатые в морщинки глаза. Был он еще крепкий, с черными неседеющими волосами, с прямой шеей в распахнутом вороте рубахи. И Алеша остался в отцовском доме до осени. Счастливые, как в детстве, потекли его каникулы на Амуре. Да и дней этих не хватало для бродяжничества, для ловли рыбы, для подготовки к испытаниям в техникуме.

Весной начался прилет птиц. Шумно и торжественно летели рано на рассвете валовым пролетом гуси и утки. Все было еще в тумане на утреннем берегу. Холодные испарения стояли над озерами, едва блестевшими слюдяным блеском. Деревья только готовились распуститься, еще не согретые настоящим теплом. Заморозки по утрам задерживали листву в тугих трубочках, но она должна была хлынуть в первое солнечное утро.

Невидимые птицы летели высоко над рекой. Только хлопанье больших крыльев, оживленный гогот, вся эта перистая холодная весна, вся эта безотчетная и тревожная радость от пробуждения мира широко проносилась над домом бакенщика. Алеша стоял у крыльца, зевая и дрожа после сна.

А там, наверху, шло шумное движение. Гогот и перекличка гусей, кряканье уток, тонкий писк чирков, свист косачек; подкрыльный пух летел на землю, тревожные полчища несли на своих крыльях амурскую весну. Так часами летели птицы, и ни разу аа всю свою жизнь Алеша не нарушил выстрелом этого первого и счастливого их перелета. Бил он гусей позднее, на озерах, бил и во время осенних перелетов на юг. Но сейчас птицы только готовились к жизни.

Потом хмурую пелену небес прорвало, и сразу жарко и широко полилось солнце. Сопки голубели и затягивались дымкой. Деревья в одну ночь покрылись листвой, рыбы поднимались на поверхность воды греться на солнце, пускали пузыри, и верхогляд показывал уже свою темную спинку, охотясь за насекомыми. В небе парил белохвост-орлан, сокол камнем кидался на землю за добычей — зимородком или камышевкой, перелетающими по кустарникам таволги, — наступало лето. В камышах, которыми поросли берега озер, уже таинственно что-то шуршало или с плеском бросалось в воду. Алеша знал эти повадки выдры. Она любила богатые рыбой озерки и ручьи, и перекушенные острыми зубами рыбешки оставались по ее следу. Ее ловили по первому снегу в растянутые при сходе в воду сети и выгоняли острогами из камышей.

Весенний перелет кончился, в трещинах обрывистого берега давно свили гнезда зимородки; несметное весеннее полчище разделилось на пары и готовилось теперь к трудовой летней жизни. Аист перестал уже трещать клювом, красуясь и похаживая на длинных ногах перед самкой, они вместе деловито трудились над гнездом. На закате цапля тянула на своих широких крыльях над болотом. Первые комары звенели в вечернем воздухе. И были полны всякой живности — рыбёшек, ужей, горластых приамурских лягушек, всяческой летающей мелкоты обильные травами луга и болота.

По вечерам на легкой лодочке Алеша выезжал с отцом ловить рыбу. В часы заката рыжела заводь в стороне от Амура. На бледно-зеленом небе плыли ярко-красные, как рыбы из южных морей, облака. Сопки густо синели, и было все это как влажная от воды переводная картинка, пленявшая в детстве ярким и загадочным пейзажем.

Освещенная солнцем заводь была видна до глубины. Большие темные щуки неподвижно стояли в густой заросли водорослей. Стайки мальков ощипывали слизь с их ростков. Сеть медленно, всем подбором своих берестяных поплавков, ложилась на воду. Лодка делала полукруг, Алеша начинал бить веслом по воде, и суета и движение поднимались в подводном мире. Щуки стремительно проносились, длинные и темные, как подводные лодки, блестели округлые спинки сазанов, и серебряными отрядиками мелькали встревоженные стада мелкоты. Все теснее и теснее подтягивалась к берегу сеть, и вот в темной ее и пахнущей тиной мотне билось несколько широких, как блюда, лещей, щерила острые зубы длинная в прозелени щука, и плескалась золотая и серебряная мелочь.

Солнце тем временем сползало за сопки. Заводь начинала дышать холодком. Поднимались первые легкие испарения. Тревога от вторжения человека прошла, и снова все жило, двигалось, пускало пузыри, плескало хвостами. Чирки и камышевки пересвистывались на прибрежных кустарниках таволги. Дятел в вечерней тишине стучал носом, выискивая в древесной коре точильщиков; и слепой еще, спугнутый филин летел незрячим полетом, чтобы на суке первого дерева дождаться вечерней поры. Широк и прохладен был этот вечерний, пахнущий свежей выловленной рыбой мир. Вода в заводи была неподвижна, и можно было сильными взмахами рук толкать вперед послушную лодку. Из заводи выходили в Амур. Здесь течение замедляло ход лодки, и туго, сопротивляясь воде, нагуливали мускулы мальчишеские руки.

Хорошо было жить, дышать этим миром, знать его запахи, распознавать каждый шорох: вот крадется за добычей выдра, с шумом кинулась в воду, грызет тугое тело схваченной рыбешки; вот барсук вышел на ночную охоту, бежит и нюхает подвижным острым носом воздух; вот, потревоженный, прострекотал бурундук. И ночная тишина над Амуром. В котелке над костром разваривается и кувыркается рыба. Филин, прозрев в темноте, ухнул на весь берег. Лысуха застонала на болоте, да где-то в прибрежных камышах тревожно закрякала утка-кряква, — вероятно, подкрадывалась к спящей птице водяная крыса…

Теперь можно обжигать рот остро пахнущей горячей ухой, лежать друг подле друга, опираясь о локоть, и ощущать свою кровную связь с этим миром. Отец дрался в свою пору за Дальний Восток, и вот сын подрос, и они идут рядом. Счастливыми были эти вечера у костра. Легкий его дымок застилал звезды, и большой росой, предвещавшей жаркий день, были облиты трава и кусты.

Возле постели отца висела полочка с книгами. Были здесь книжки о лове кеты, были правила движения судов по реке, были книжки о гражданской войне. Четыре года назад написал бакенщик сыну, чтобы тот прислал ему из Хабаровска сочинения Ленина. Так начался на полочке второй ряд книг, которые Прямиков начал читать в часы вечернего досуга. Страница за страницей направляли они его мысль, расширяли перед ним мир и поясняли борьбу. Была обращена и к нему, к бакенщику на Амуре, их трезвая и суровая правда. Книги разъясняли ему, что то, чего не мог сделать он, полуграмотный бакенщик, должны доделать теперь его дети. Дети разлетелись из отцовского дома, но были и сын и выращенная им Аниська на правильной дороге.

Заявление о приеме в техникум было подано еще весной. Безмятежные дни лета кончились. Начался период дождей. Берег скучно затянуло туманом. Амур набух и раздулся. Протоки стали как мощные реки. Пересохшие за лето болота налились водой, озера соединились и походили на море. Потом непогода прошла, наступили последние солнечные дни. Алеша стал готовиться к отъезду в Хабаровск.