Варвара Мордовских - Победа во имя мира

Стране были нужны летные кадры, и Уральский обком ВКП(б) направляет его в авиашколу. В личном деле Еремеева сохранился документ, датированный 9 августа 1933 года и подписанный секретарем Уралобкома ВКП(б).

«Еремеев П. В., слесарь, член ВЛКСМ с 1930 года, член ВКП(б) с 1932 года. Окончил первый курс металлургического техникума. Работал клепальщиком, к работе относился хорошо. Ударник. Был секретарем комсомольской ячейки. Работал парторгом, обязанности выполнял хорошо. Никаким взысканиям не подвергался, требованиям службы в ВВС РККА соответствует вполне. Имеет желание учиться в авиашколе».

Это путевка партии. П. В. Еремеев оправдал ее. 13 августа 1936 года он окончил в Оренбурге авиашколу военных летчиков имени К. Е. Ворошилова. Как один из лучших курсантов был направлен летчиком-испытателем в эскадрилью особого назначения.

Инструктор школы Горегляд в характеристике Петру писал:

«Решителен, настойчив, опрятен, авторитетен. В общественной работе активен. Организатор кружков по ликвидации неграмотности среди красноармейцев. Техника пилотирования отличная. Находчив, вынослив. В полетах неутомим. Использовать в истребительной авиации».

Читаем донесение командира 4-й смешанной авиационной дивизии полковника Самохина:

«В системе ПВО Москвы имел более 50 ночных вылетов. С 26 августа по 2 октября 1941 года — командир эскадрильи. Совершил более 70 боевых вылетов. Из них — 26 на штурмовку врага. Еремеев как летчик и комэск подготовлен хорошо, летает грамотно, уверенно, с людьми работать может. Правдив, настойчив… Имеет массу поощрений».

…Память о герое. Она вечна. Жители поселка Румянцево собрали средства, и 21 июля 1973 года открыли в поселке мемориал, на котором начертано имя старшего лейтенанта. П. В. Еремеева, совершившего здесь первый в истории Великой Отечественной войны ночной таран. А Истринский горком ВЛКСМ учредил алую ленту Петра Еремеева, которая вручается молодым передовикам социалистического соревнования.

Ноябрь грозного 1941 года. Днем и ночью шли к Москве с Урала, Поволжья, Сибири, Средней Азии и Дальнего Востока эшелоны с войсками, оружием, боеприпасами и продовольствием. Наша 84-я отдельная морская бригада тоже двигалась на защиту столицы. В соединении было немало южноуральцев. После досрочного выпуска из военного училища я командовал взводом и был комсоргом батальона.

Под вечер состав с первым батальоном, в котором ехал и штаб бригады, высадился на небольшой станции Желтухино, километрах в двадцати от Ряжска. Командиры и политработники были немедленно вызваны в штабной вагон. Сюда же прибыли командиры и комиссары других батальонов, остановившихся на соседних станциях и разъездах. Командир бригады В. А. Молев кратко сообщил боевую задачу: форсированным маршем окружить и при поддержке артбатареи уничтожить прорвавшийся в Скопин 5-й моторизованный полк второй немецкой танковой армии.

— Освобождение этого города имеет очень важное значение и будет большим вкладом в битву за Москву, — сказал он. — Скопин расположен на железнодорожной линии Ряжск — Тула, по которой идут сотни наших эшелонов. Гитлеровцы намерены захватить и перерезать ее и ударить с тыла по советским войскам, сражающимся за Тулу.

Затем комбриг обратился к нам, молодым командирам взводов разведки:

— Кто желает пойти ночью в разведку в Скопин? Карт у нас нет, нет и ясных сведений о противнике. Необходимо уточнить все, что предварительно известно от населения и по другим каналам. Идти придется километров тридцать вслепую…

Помню, что вызвалось четверо. Не знаю, по каким соображениям комбриг остановил свой выбор на мне. Получив необходимые инструкции в штабе, я вернулся в свой взвод и взял десятерых матросов. Перед выходом на задание мы сдали комсомольские билеты, другие документы и письма комиссару батальона. Сначала двигались параллельно железнодорожной ветке, потом повернули вправо. Дорогу нам показал пожилой рабочий, путевой обходчик.

Ночь с 21 на 22 ноября выдалась темная, безлунная. Под ногами скрипел снег. Степью и редкими перелесками мы обходили села и деревни. К окраине Скопина пробирались огородами. Плана города у нас не было. Выставив наблюдателей, я приказал остальным краснофлотцам занять оборону вокруг дома, стоящего на отшибе. Ворота были закрыты изнутри, а дощатый забор оказался не ниже двух метров. Я залез в палисадник и тихонько постучал в окно. Послышался звук открывающейся двери, затем заскрипел засов у ворот. Старик с окладистой бородой, в накинутом на плечи полушубке смотрел на нас с недоумением и страхом и, по всему было видать, не мог произнести ни слова.

— Немцы в доме есть? — шепотом спросил я.

— Наши! — обрадовался он. — Немцы в центре города.

Старик оказался для нас кладом — его, инвалида-сапожника, комендант обязал чинить обувь немецким солдатам и офицерам. И наблюдательный сапожник передал нам ценные сведения. Они подтверждали первоначальные сообщения. Крайне важны были и новые данные о десантниках, сброшенных в район Скопина на парашютах еще до вступления в него мотополка.

Следом за стариком мы с радистом Кутенковым вошли в дом. Я велел немедленно установить связь с командиром бригады. Молев приказал оставить радиста у старика, а с остальными моряками идти в разведку в центр.

Вскоре мы со всей осторожностью вышли на главную улицу.

Здесь небольшой отряд разделился на две группы. Одну из них по правой стороне повел я сам, а другую возглавил старшина первой статьи Петр Гончаров. У пересечения двух улиц Петр остановил своих разведчиков и махнул нам рукой. Мы тут же услышали довольно громкий разговор на чужом языке. Я затаил дыхание, сердце страшно колотилось, ведь впервые встречался лицом к лицу с ненавистным и страшным врагом. И вот, когда из-за угла вышли три фашиста — они были в шинелях, автоматы на груди — мы бросились на них. Они даже не успели опомниться, как моряки сбили их с ног. Двоих связали, воткнули им кляпы из варежек. Но третий вывернулся и пустил очередь из автомата, ранив Авдошина.

Не прошло и минуты, как гитлеровцы начали палить из окон жилых домов, школы, с пожарной каланчи, колокольни собора. С главной улицы мы перебежали на другую, параллельную ей, а затем стали огородами и дворами уходить.

Это было нелегко: мы совершенно не знали города, да и надо было тащить двух немцев и раненого товарища. Чтобы противник не засек нас, я запретил бойцам отстреливаться. Но гитлеровцы нащупали нас осветительными ракетами. Они стали вести прицельный огонь и пустили в ход минометы. Был ранен наш разведчик, убит один из пленных.

Вскоре пальба прекратилась: видимо, враг выжидал ответный огонь. Немало поплутав по узким улочкам, мы вышли наконец к дому старика. Комбриг по рации поблагодарил за «языка» и приказал отходить. Ни минуты не задерживаясь, тронулись в обратный путь. Когда прошли километров пять, из-за леска на повороте увидели скачущую тройку. Мигом заняли оборону и приготовились к бою. Но тревога была напрасной. На тройке взмыленных рысаков подогнал адъютант комбрига Кузнецов. Он забрал «языка», а нам передал приказ дожидаться подхода бригады в березовом леске.