Сергей Герман - Штрафная мразь

— Хлопцы, да говорю же вам, осколок прямо в термос попал. Вытекло всё на землю.

— Ну — ну! То-то я смотрю от тебя запах идёт. Наверное, собственным телом дыру закрывал! Вот проиграю тебя в карты, будешь тогда знать!

Остальные штрафники, изголодавшись, не слушали ни Клёпин трёп, ни оправдания старшины.

Лученков толкнул Клёпу в бок.

— Ты Миха, лучше повара на кон поставь. Кто проиграет, пусть его в котле с кашей сварит.

Клёпа скривился.

— Я и без повара мясо найду. Бля буду!

Молча и тяжело смотрел, как Лученков выскребает котелок.

— Поел?

Тот кивнул головой.

Клёпа достал из кармана фляжку. Сделали по глотку.

— И как? — Клёпа неторопливо закурил.

Лученков и не разобрал, как следует, что это такое. Только обожгло горло.

— Хорошо! — Ответил он. — Будто господь по душе босыми ножками… Оставь бычка, а то уши опухли.

— На, кури.

Кончиками пальцев передал Глебу окурок и отошёл.

После боя почти все скинули обмотки, переобулись в добротные немецкие сапоги с подковами.

Подсчитывали потери. Погибли тридцать пять человек. Более семидесяти были ранено.

Тяжело раненые бойцы уже лежали на разбросанной соломе в повозках, которые подогнал старшина.

Легкораненые толпились рядом, жадно курили. В потертых телогрейках и шинелях, в заляпанных грязью сапогах, в окровавленных бинтах.

Мысленно они уже были в госпитале, из которого перекантовавшись пару месяцев на чистых простынях будут отправлены уже в обычные части.

Опираясь на палку, приковылял Половков, подошёл к раненым.

Наклонился над подводой.

— Что, хлопцы, отвоевались?

На самом краю подводы, вытянувшись во весь рост и запрокинув обмотанное окровавленным бинтом лицо, лежал незнакомый штрафник. На нем не было ни каски, ни шапки. Половков тронул его за рукав шинели, сказал:

— Не узнаю. Кто это?

— Шматко, — ответил ездовой, торопливо расправляя вожжи. — Челюсть ему осколком оторвало. Отвоевался. Поедем мы, товарищ капитан. Поспешать надо. Но-оо!

Шматко был из первого взвода. Из недавнего пополнения. В штрафную попал за самоволку. Половков вспомнил, что видел его перед самым боем. Не долго повоевал.

И, глядя на раненых, облепивших подводы, он подумал, что как раз им то и повезло. Будут жить. Во всяком случае, еще несколько месяцев.

Раненых отправили в госпиталь.

Собрали тела убитых. Немцев просто стащили в глубокую воронку, которую предварительно углубили и расширили.

Покрикивали друг на друга, обучаю бесцеремонному обращению, словно не покойников таскали, а брёвна.

— Чего ты его за подмышки, как живого, тянешь? Хватай за ноги и тащи!

Своих складывали в стороне, вынимали из карманов документы, неотправленые письма. Обгоревших и разорванных взрывами узнавали по зубам, обуви, татуировкам. Абармида Хурхэнова узнали только по кистям рук. Они у него были широкие как лопата, коричневые, с чёрной траурной каймой под ногтями, больше похожие на конские копыта.

Подошёл Гулыга, стянул с головы шапку.

— Прощай, Абармидка. Ты был вором, знаешь, что мы как волки: долго не живём и почти не приручаемся.

Несколько штрафников стояли в стороне.

— Чего здесь торчите? — спросил Васильев, проходя мимо.

— Мы — мусульмане, — ответил один из них — Хотим земляков по своим обычаям хоронить. В саваны их завернуть надо.

Васильев секунду подумал.

— Это не ко мне. Ищите старшину.

Когда нашли Ильченко тот схватился за голову: «Где же я вам столько одеял найду?».

Всех убитых сложили у землянки.

Трупы лежали в каком-то напряжённом ожидании, словно не веря в то, что уже освободились от земного срока и обязанности бежать в атаку.

Лученков сидел на пустом снарядном ящике и курил, сощурясь поглядывая то на едва заалевшую вату облаков на закате то на шеренгу убитых, лежавших на земле.

Вспоминалось, как с простреленной головой лежал отец на полу кальсонах, и сзади на них чернела большая прореха.

Кисло-серый хмурый день. Вечереет. Кое — где лежит снег. Он грязный, в синеватых оспинах и подтеках.

У землянки, там, где лежали трупы, он перемешан с подмерзающей буро-желтой глинистой грязью.

На подводах притащилась похоронная команда. Их валко тянули понурые и грязные по брюхо трофейные клячи.

Некому их было на передовой чистить. Некогда. Да и незачем, всё равно убьют. Так и стояли они в ямах, накрытых хворостом, в навозе по брюхо.

За подводами тянулась тёмная извилистая колея.

Держа в руках вожжи, не торопясь брели трое обозников. На них длинные заляпанные грязью шинели.

В подводах лежали несколько больших чувалов, накрытые мешками и рогожей.

Поймавшая запах близкой смерти головная лошадь фыркнула, прянула в строну.

— Т-пр-ру, курва! — Ругнулся обозник. — На махан захотела!?

Голос и скрип повисли в стылом воздухе, лёгкий ветерок принёс терпкий запах конского пота и навоза.

Земля мерзлая и каменистая, глубоко не укопаешь. Для могилы выбрали большую воронку.

Прежде чем бросать тела, покойников раздели.

С них стаскивали пробитые пулями телогрейки, окровавленные гимнастёрки и даже кальсоны. На окровавленных телах рябь многочисленных татуировок. Синели портреты вождей мирового пролетариата: Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Успевшие окоченеть руки неуклюже торчали в разные стороны, словно посылая последний привет своим бывшим товарищам.

Одежду кидали в рогожные чувалы. Словно серым крылом махнуло по лицам стоящих поодаль штрафников. Охмурились. Зароптали.

Загребая землю носками сапог, подошёл замполит. Издалека крикнул:

— Отставить! В чём дело?

Выслушав штрафников, он подошел к лежащим телам и, полузажмурясь долго разглядывал убитых. Потом подозвал к себе старшего команды похоронщиков.

Что-то долго говорил ему, без конца трогая рукой кобуру своего ТТ.

До стоящих вдалеке штрафников доносились лишь отдельные слова.

— Каждый из них… герой… за Родину. А ты… ты их… без штанов… в землю! Они что, не заработали?!

Сержант широкий, почти квадратный, с рыжей щетиной до скул, дыша водкой и махорочным перегаром, смотрел на него равнодушным взглядом человека, которому выпал другой жребий. Потом отрицательно покачал головой, досадливо отмахнулся.

— Не могу. Приказ самого Верховного. Нарушу, сам у вас окажусь. Обуви и одежды не хватает, снимают для нового пополнения. Так что извини лейтенант.

Замполит махнул рукой, горбя плечи и спину, отошёл в сторону.

Лица убитых прикрыли брезентом и присыпали землёй.

Фамилии погибших вписали в специальную книгу с указанием места нахождения могилы и ориентиров по местности. Донесение о потерях отправили в штаб.

На краю у леса — длинный ров, наполовину засыпанный землей и снегом, — братская могила. Без креста. С наспех сколоченной пирамидкой и красной звездочкой на фанерке.