Сергей Герман - Штрафная мразь

Комдив сорванным голосом приказал прекратить атаковать.

«Если так будем воевать, то в атаку скоро придётся идти самому вместе со штабом. Людей не останется!» — сказал он.

Уже под утро наблюдатель в бинокль увидел едва заметное движение на нейтральной полосе в сторону окопов штрафников.

Зоя тащила ротного!

Она нашла его без сознания. Постелила плащ-палатку рядом и перекатила на неё его тело.

Потом намотала на запястье руки угол плащ-палатки и волоком потащила раненого за собой.

Командир штрафной роты лежал на спине.

Она двигалась как большая гусеница, медленно пуская волну движения по своему телу. На несколько сантиметров подтягивала к себе плащ-палатку. Потом сгибалась в пояснице, толкаясь ногами и перебирая локтями, передвигалась вперёд на насколько сантиметров.

Долго отдыхала перед следующим рывком плащ — палатки на себя. Было не ясно, то ли она маскируется, то ли ранена и движется из последних сил.

С обеих сторон замерли, гадая, дотянет или нет. Немцы прекратили стрелять, только пускали осветительные ракеты, словно освещая ей путь.

Желающих ползти навстречу пришлось удерживать.

— Куда-ааа?! — Хрипел Васильев. — А ну сидеть! Как только вылезете на бруствер, немцы вас всех накроют минами. А так может быть не тронут.

Уже под утро выскочили двое штрафников и затянули Зою с ротным в окоп.

Немцы открыли бешеный огонь в след.

Половков был еще жив. Пули перебили ему ноги. Ватные брюки набухли от крови, открытые глаза не мигая смотрели в небо. Он был без сознания.

Зоя была смертельно ранена в спину. Её даже не успели перевязать. В последнюю секунду она заслонила от пули любимого человека. И он остался жить.

Её смерть была случайной и глупой. Но кто сказал, что на войне бывают умные смерти? Любая смерть человека глупа и противоестественна. Вдвойне глупа, если погибает молодая, полная сил женщина.

Капитана Половкова отправили в госпиталь. Штрафники похоронили санинструктора Зою в отдельной могиле. В ближайшей деревне разобрали сарай. Из досок сбили гроб.

Хоронили в зимний морозный день. Яма, в которую опускали гроб, падал снег, к крышке гроба прилипли снежинки.

Санитарная сумка и тетрадка со стихами — всё что осталось от молодой женщины.

Говорили, что у них с Половковым начиналась любовь… Но на войне любовные истории редко бывают с хорошим концом.

Эти потери стали трагедией для всех. Зою, несмотря на грубость и матерщину в роте любили. Она заботилась о каждом.

Капитана Половков уважали. Он как мог берёг роту, и солдат — штрафников, и офицеров. Сопротивлялся давлению начальства, глупым и вредным приказам… И вот их не стало. Рота осиротела.

Роту принял старший лейтенант Помников. Он прибыл в новенькой отутюженной форме, при золотых погонах. По его приказу выстроили роту.

Штрафники стояли нa морозе, нa ветру. Были одеты в трофейные брезентовые сапоги, ботиночки, тощие шинельки, телогрейки без воротников. Многие без рукавиц, красные от холода кулаки упрятaны в рукaвa. Посинели губы, щёки. От мороза побелели носы. Уши покрыты черными коростaми.

Новый командир что-то долго говорил, вышагивая вдоль строя. И кто-то из строя выкрикнул, мол, заканчивай, покормил бы лучше. Новый ротный в мгновение вскипел.

— Кто? Застрелю! Выходи!

В ответ — мат. Штрафники народ сплоченный. Ряды сомкнули. Помников выхватил пистолет, выстрелил на голос. Кому то из штрафников пуля прошла сквозь бок, отрикошетила, попала ещё кому — то в ногу.

Раненых отправили в медсанбат.

Потом их освободили, как проливших кровь. Штрафники жаловаться не стали. Скандал замяли.

Власть у командира штрафной роты была большая. Под предлогом неподчинения он мог расстрелять, избить, добавить срок.

Когда ротой командовал Половков, властью он не злоупотреблял.

Но новый командир не знал, что не кончится это добром. Если замордованный жизнью колхозник считал такое отношение к себе в порядке вещей, то с штрафниками рано или поздно оно могло закончиться очень плохо.

Однажды в траншеях появился какой-то очкастый подполковник из политотдела дивизии.

Офицер, чистенький, только что из тыла, увидел Зуева.

«Почему не приветствуете, товарищ боец?»

Зуев психанул, ощерил чёрные от чифира зубы. — «Что-о-о?! — И пошел на него, скалясь, как зверь. Тот попятился и схватился за кобуру.

Штрафник, тыча пальцем в кобуру — «Да у тебя там ложка вместо пистолета! Ложка! Чтобы жрать!.. Только вынь, я тебе горло перегрызу. Ну, вынь, вынь!»

Офицер попятился и ушел. Видать пожаловался ротному.

Тот примчался, мстительно прошелся вдоль позиций роты, наорал на подчиненных.

— Вы где окоп вырыли, вашу перемать?! Какой отсюда обзор?! Где сектора обстрела?!

Раздал взыскания. Немцы заметив шевеление на позициях штрафников, засадили в их сторону длинную пулеметную очередь. Все пригнулись, закрутили головами. На позициях произошла вспышка активности, но все быстро стихло — народ попрятался по своим ячейкам.

После обстрела ротный поспешил удалиться.

— Подумаешь, штрафники! — говорил Помников подполковнику в своём блиндаже.

— Только название страшное, на самом деле обыкновенная уголовная мразь, как говорит Мотовилов.

Повернулся к двери, раздражённо крикнул:

— Ванников! Ставь самовар, накрывай на стол! Одна нога здесь, другая там.

Пока ординарец открывал банки с тушёнкой выпили по кружке. Помников рассказывал гостю.

— Я до штрафной, стрелковой ротой командовал. Знаете, как я её в кулаке держал?

Командир штрафной пьяно рассмеялся.

— У меня если кто — то проштрафился, я на него рапорта не писал. И наряды вне очереди тоже не объявлял. Зачем?

Расстрелял пару человек перед строем и порядок! Боялись меня, но зато уважали!

У офицеров на фронте были особые права, чем в мирное время. Они имели право расстрелять солдата без следствия и суда по первому подозрению в измене или за невыполнении приказа, не утруждая себя доказательствами.

Через несколько дней, прямо перед Новым годом пятеро нетрезвых штрафников ушли в самоволку. Рассчитывали поймать машину, доехать до города или посёлка, затариться спиртным, а там как пойдёт.

Самовольщиков вёл Зуев. Его кипучая энергия требовала выхода.

День был не холодный, сильно облачный. Малосветлый. Машину ждали в кустах на дороге.

Рёв задыхающегося на подъёмах мотора возник неожиданно.

Зуев послушал, сказал уверенно:

— «Студер». Тормозим!

Трехосный, крытый брезентом «Студебеккер» выскочил из-за пригорка и набирая скорость лихо срезал угол. Выруливая, водитель увидел прямо перед капотом машины стоящего солдата. Это был Зуев.