Алексей Гребиняк - Мятежные крылья

— А вот и Мария, — сказал Хосе. Я обернулся и онемел от удивления. Моя девочка, моя малышка, в платье своего любимого фиолетового цвета, которое ей так шло…

— Привет, Мишель! — улыбнулась она, обвив руками мою шею. Я почувствовал сквозь рубашку тепло ее тела и упругость ее груди, когда она прижалась ко мне. И меня тут же словно волной накрыло — так хорошо мне не было уже много лет…

— Я скучала, — сообщила она мне, заглянув в глаза. — Я хочу танцевать!

Хосе перебирал струны, явно намереваясь сыграть что-то зажигательное.

— Давай танцевать! — капризно наморщила она носик. — Хосе, музыку!

— Конечно, сеньорита! — усмехнулся мой друг. — Танцуйте, друзья, сегодня великая ночь!

И выдал зажигательнейшую мелодию, какую я слышал. А я не ударил в грязь лицом, хоть и не умел танцевать так же хорошо, как моя девочка. Но музыка будто сама подсказывала как двигаться, а тело с легкостью выполняло самые сложные движения и развороты. Я вел, Мария же двигалась, подчиняясь мне, — как всегда легко и раскованно, словно летела над самой землей.

О, этот танец! Он завораживал и сводил с ума, он пьянил и кружил голову получше, чем молодое вино или затяжной прыжок с парашютом. Это был наш танец, — мы танцевали под сенью деревьев, и я видел желание в глазах Марии, видел ее призывно раскрытый ротик, вдыхал аромат ее тела… Мир исчез, растворился в музыке, время перестало иметь значение — были только я и Мария.

На душе у меня было необыкновенно хорошо — впервые за последние годы. Впервые с тех пор, как меня разжаловали и выбросили из армии за то, что произошло теплым летним вечером.

Точнее, вот-вот произойдет.

— О, пляшете, ребятки? — раздался вдруг из темноты чей-то громкий и хриплый голос. — А я тоже хочу… ик!.. танцевать…

Все очарование вечера рассыпалось, как карточный домик от порыва ветра. Я резко остановился, не доведя очередное движение до конца, сбившись с ритма, и Мария удивленно спросила:

— Что произошло?

В голосе ее мелькнула нотка обиды. Танец затянул и ее, и нелегко моей любимой было опять вернуться в обычный мир. В тот же миг умолкла и музыка: Хосе прижал всей пятерней струны, и они, обиженно взвизгнув, скисли на полуслове.

— Я, ч-черт возьми, офицер или где?! — голос раздался уже из кустов. Принадлежал он капитану Мендесу, — редкостной скотине, к тому же склонной распускать руки. Мы были ровесниками, одновременно окончили летную школу, — но он уже был капитаном, а я все еще лейтенантом. Еще бы — имея папу-генерала, можно было бы уже и майором стать… если не посвящать все свободное время пьянкам да дракам.

— Тихо, дорогая, — негромко сказал я, вставая между ней и кустами. — Не бойся…

Краем глаза я отметил, что Хосе как-то незаметно возник справа от меня. Все молчали, но я кожей ощущал, что ребята взбешены появлением капитана.

Кусты затрещали, и Мендес вывалился на нашу полянку. Он оказался изрядно навеселе, рубаха на груди была порвана и чем-то выпачкана. Разило от господина командира эскадрильи, как от большой помойки в жаркий день. Я поморщился.

— Что все такие невеселые, а? — ухмыльнулся капитан. — Споем что-нибудь вместе! Ля-ля-ля, ну, а?!

Все молчали, и в этом молчании капитан уловил всеобщее презрение. Да, он принадлежит к сильным мира сего, — на Кубе правит диктатор Батиста, и армия — его верная союзница, — но простые люди никогда не станут есть с ним из одной миски. Слишком грязно ведет себя Мендес, слишком самоуверенно, не считаясь с желаниями и горестями других людей. Вот они и платят ему той же монетой. У капитана есть собутыльники, но нет друзей.

— Не понял… — угрожающе произнес Мендес. — Не хотите составить мне компанию?

Ответом ему было все то же красноречивое молчание. И без того красное, раньше времени изборожденное морщинами лицо капитана, налилось кровью:

— Придется вас рас-стормошить. О, лятинант! — узнал он меня. — В-вали отсюда, тут я… танцую… ик… эй, красотка, пляши!

Это он сказал Марии. Я почувствовал, как внутри меня закипает ярость, и начинают чесаться кулаки. Ох, лучше бы он к ней не приставал… Я ведь ударю, и ударю так, что у тебя, Мендес, треснут кости.

— Ну же, детка! — Мендес оттолкнул меня, и прежде, чем я успел что-то сделать, схватил ее за руку. Девушка молча вырвалась, скривившись от боли, — и он рассвирел:

— Ты не хочешь составить мне компанию?! Да я…

— Убери от нее лапы, — угрожающе произнес я, сдавив ему плечо. Я чувствовал, что еще слово — и я проломлю ему череп. Каким бы крепким он ни был.

То, что должно было произойти, вот-вот произойдет. Точнее, оно уже происходит…

— Пошел к черту, л-лейтенант… — отмахнулся он. И зря. Я перехватил его руку и резко выкрутил ее. Вскрикнув от боли, Мендес рухнул наземь. Мария спряталась за спины моих друзей. Отлично. Теперь мы остались один на один с капитаном. Руку я ему выкрутил капитально, — за штурвал самолета он не сядет еще долго. Хотя что ему! — он и так летает лишь из кабака в кабак.

Можно было бы, конечно, врезать в затылок, чтобы он отключился — но мне хотелось хорошенько проучить его.

— Ублюдок! — взревел капитан, поднимаясь на ноги. — Я укокошу тебя!

— Попробуй, — ухмыльнулся я.

Мендес, словно бык, рванул ко мне — и я встретил его прямым в челюсть, а потом добавил хук слева, корежа и уродуя его и без того некрасивое лицо. Еще! Еще! Каждый удар — как ответ на все то зло, что он причинял другим. Никто до сих пор не рисковал дать ему отпор, — и Мендес вконец обнаглел. А теперь он ответит за все!

Он тоже бил в ответ, — но алкоголь притупил его рефлексы, и его удары проходили мимо или задевали меня по касательной, не причиняя существенного вреда. А я бил точно и сильно. После очередной затрещины капитан мешком осел на землю и завалился прямо в костерок. Никто не бросился ему на помощь, хотя на Мендесе тотчас начала тлеть майка. Я перевел дух, ощущая, как начинает саднить разбитые кулаки, и взглянул на Марию. Она восхищенно смотрела на меня.

— Рудольф! — раздался вдруг неподалеку чей-то хриплый бас. Судя по тому, как растягивались слова, обладатель оного был изрядно пьян. — Рудольф Луис Мендес… отзовись! Это я… ик… твой друг!

Еще нам не хватало тут "друзей" этого буйвола… Но бросать такое приятное местечко и искать новое из-за двух пьяниц — это перебор. Как-нибудь выкрутимся… Краем глаза я заметил, что Хосе наблюдает за происходящим, как и остальные, и что если станет жарко — они вмешаются.

Я выволок Мендеса из костра. Его рубаха дымилась, противно пахло паленым, — но капитану, похоже, было все равно. Он пребывал в блаженной отключке. Ну, еще бы — такой удар в висок свалил бы и слона…

— Рудольф! — из кустов заплетающейся походкой вышел лейтенант-танкист Педро Кастилло, давний собутыльник Мендеса. — Рудольф… черт тебя дери… что тут происходит? — вытаращился он на дымящегося капитана, потом посмотрел на ребят, на костер, на меня — и вдруг с неожиданной для забулдыги ловкостью выхватил из кармана револьвер.