Иван Леонтьев - Тяжело ковалась Победа

– Разговор был раньше, – ласково запела Наталья, – пока ты на посуде не работал. А теперь уж сам решай. Если очень устаешь, то и не надо. И так перебьемся.

Николай Иванович почувствовал в голосе жены фальшь, но не стал заводиться в присутствии постороннего человека.

– Да у нас и дел-то особых нет: форточку, фрамугу отремонтировать или дверь пристрогать… Ящик какой сколотить… – уговаривала инженерша.

– Надо подумать, – сказал Николай Иванович, а сам уже начал соглашаться: неудобно было отказывать симпатичной женщине.

На том они и разошлись. Через два дня он нашел в домоуправлении инженершу и написал заявление.

И пошло все колесом: утром – мороженые туши, с обеда – ящики с бутылками, а по выходным – разные фрамуги, форточки, ящики…

Получал он теперь гораздо больше, чем раньше, и еще карманные деньги появились, которые Наталья половинила ночами и складывала в копилку, а алименты отправляла с основной зарплаты мясного магазина. Такую же сумму Наталья откладывала теперь и на Олину книжку, соблюдая равенство дочерей.

Постепенно денег у Натальи набиралось все больше и больше. Она стала ходить по магазинам, следила за модой, стояла в очередях за импортом.

Шел как-то Николай Иванович навеселе домой после встречи с шоферами и увидел Верочку:

– Что грустная? Почему не на танцульках?

– Неохота, – потупилась Верочка.

Николай Иванович тоже посмотрел вниз и увидел на ее ногах старые материны туфли. Понял он ее грусть, сердце защемило, точно сам был виноват в ее обездоленности. Расчувствовался…

– Не грусти. Что-нибудь придумаем. Тридцать пять или тридцать шесть? – спросил, уходя.

– Тридцать шесть, – радостно откликнулась Верочка.

– Придумаем, – повторил Николай Иванович, подмигнул Верочке и, шагая, запел: – Я по свету немало хаживал, жил в землянках…

Тянет она его к себе, эта девчонка-подросток. Почему-то даже к Оле у него этого нет… «Чужое дитя, казалось бы, а вот поди ты, тянет, и все, – рассуждал про себя Рябинин, – ровно приросла к сердцу».

Наталья все чаще ходила по магазинам, присматривая обновки. Со временем она вошла во вкус и стала присматриваться к мебели. Стоило ей услышать, что кто-то из соседей привез ковер или холодильник, она тут же загоралась нетерпением и успокаивалась только после того, когда покупка оказывалась в доме. Ей уже не хватало зарплат и приработков мужа. Она стала занимать деньги у соседей, но с книжек не снимала.

Можно было самой куда-нибудь устроиться, но это ее не устраивало: подсобной рабочей она не хотела быть. Долго ночами не спала Наталья: все думала, откуда взять деньги.

Наконец придумала: завести поросят. За год можно заработать на мебельный гарнитур.

Эта идея Николаю Ивановичу вначале не понравилась. Потом стал свыкаться: сколотил сарай из разного барахла, обтянул проволокой, чтобы не выбрались наружу. Наталья купила трех поросят. Вначале кормили кашками, молочком с хлебушком, а дальше – помоями.

Свиней кололи к майским, ноябрьским и к Новому году. Мясо шло нарасхват.

Жители Сосновой Поляны издали узнавали Рябинина: летом – по старенькой гимнастерке да по кирзовым сапогам, а зимой – по солдатской шапке-ушанке и валенкам с черными резиновыми галошами.

Одевался он так не чудачества ради. В подсобке мясного и в посудном отделе полы бетонные, в подвале ЖЭКа холодно, в свинарнике грязно – не знаешь, как и одеваться. Так и повелось: как с утра что наденет, в том и ходит до позднего вечера.

На веранде у него был закуток вроде гардеробной, там и железную кровать поставили, чтобы передохнуть с устатку. Николай Иванович в закутке переодевался и потом заходил в дом, стараясь не пачкать ковры и мебель. Летом он на веранде и ночевал, чтобы жену и дочь по утрам не беспокоить. А иногда и днем приляжет, если сердце прихватит. Отлежится – и опять дела.

Когда Оленька поступила в институт, Наталья увлеклась театром. Во-первых, это необходимо было для развития дочери. Во-вторых, одну Оленьку отпускать опасались: далеко все-таки. В-третьих, Наталье самой захотелось побывать в театрах.

Приезжая к знакомым, Наталья любила расписывать про театр, про публику… При этом она сообщала разные интимные подробности про актеров. Она обычно начинала со слов: «Одна актриса мне поведала…»

Николай Иванович был в театре несколько раз еще до войны, с Зиной, а больше не пришлось. Отправляя жену и дочь в театр, он всегда провожал их, испытывая при этом радость. Стоя у калитки, смотрел на дородную жену и красивую дочку – обе в нарядных платьях и новых туфлях – и получал большое удовольствие, что дожил до этого. Обычно они уезжали в воскресенье после обеда…

Проводив своих женщин, Николай Иванович сходил за помоями, накормил свиней и, уставший, уснул в своем закутке. Поздно вечером шел дождь. Утром он увидел на полу грязные туфли с белыми стельками и золотым клеймом фабрики. Он помыл туфельки и поставил их на крыльцо к стеночке, чтобы они высохли, и, уходя, еще раз полюбовался, как они блестели черным лаком.

Весь день не мог забыть брошенные грязные туфли. А вечером прочитал нотацию Оле, как надо беречь обувь. Наталью это зацепило, поскольку вместе ходили в театр, и она не вытерпела:

– Нашел о чем говорить! В этих туфлях и на люди-то стыдно показываться. Посмешищем вчера были – вынарядились… Эти туфли уже из моды вышли, в них никто не ходит.

Николая Ивановича обожгли эти слова. Он думал, что жена и дочь благодарны ему за свою безбедную жизнь, походы в театры, а они, оказывается, недовольны. Оскорбил его и тон жены, в котором слышалось раздражение. Он посмотрел на дочь, надеясь усовестить ее, но та в слезах выскочила из-за стола.

– Может, резиновые сапоги на нас напялишь? – с вызовом бросила Наталья.

Ушел Николай Иванович, чтобы не разжигать скандала. Голова словно горела от расстройства. Лежа в своем закутке, он слышал, как жена сердито хлопала дверями, бегала туда-сюда: «Алиментщик несчастный!»

«Совести нет, – думал Николай Иванович, – уже который год алименты не посылаешь, а все уняться не можешь». И он вспомнил Зину, для которой все было хорошо и ладно, сколько бы ни заработал. «Не горюй! – скажет, бывало. – Как-нибудь проживем». А Машенька какая стала… Какая у нее была радость, когда он привез на ноябрьские праздники свинину тайком от Натальи! Тряпку бросила – пол в коридоре мыла – обниматься кинулась: «Папочка, папочка приехал!» Аж до слез проняла. Угощать принялась, на автобус потом проводила… Наталья тогда что-то почувствовала – все допытывалась, кому продал. Но Николай Иванович так и не признался: хорошо помнил еще тот скандал, когда Наталья увидела, как он передавал два свертка, чтобы Клава один Зине отвезла. Господи, что было!.. Перед Днем Победы свинью закололи, Николай Иванович завернул мясо, спрятал, а когда за помоями пошел, сунул их под калитку Клавиного дома. На душе так легко стало. Верочка выскочила и забрала свертки, а Наталья видела… И разразился скандал.