Иван Леонтьев - Тяжело ковалась Победа

По радио передавали концерт. Поздравляли с Днем Победы, вспоминали павших, читали стихи, пели песни… Эта праздничная атмосфера, соприкасаясь с семейной неурядицей, порождала у Николая Ивановича горечь. В памяти возникла весна сорок пятого, тот день, когда они с Клавой посадили клен, который за эти годы вымахал и стал украшать округу.

Он так разволновался, что не спал ночь.

Утром Николай Иванович вошел в дом с красными глазами, разбил поленом кошку-копилку, взял девяносто рублей и не говоря ни слова вышел. Днем купил пару модных туфлей, вечером выпил вместе с шоферами и с бутылкой в кармане пришел к Клаве.

– Держи, Верочка! Это тебе от дяди Коли. Если не подойдут, там чек, можешь обменять.

– Ой! Мамочка, какие туфли! Смотри! – сияла Верочка, не скрывая радости, а потом обняла дядю Колю и поцеловала.

Николай Иванович засиял, сердце охватило жаром…

Клава, облокотившись на стол, нервно курила и молчала.

– Почему не подойдут? Подойдут, – Верочка вся сияла, не решаясь надеть туфли.

– Давай выпьем, Клава. Как-никак День Победы, – Николай Иванович выставил бутылку на стол. – Покупку обмоем, поговорим…

– О чем? – с возмущением накинулась на него Клава.

– Живем как-то не по-людски.

– Кто?

– Да хотя бы и я…

– Ах вот ты о чем! – вскочила Клава. – А что ж ты раньше не собрался по-людски поговорить?

– Не горячись, – миролюбиво сказал Николай Иванович. – Не зря говорят: любовь помнится…

– Помнится, да не воротится! – закричала Клава.

– Ты что, мам? – испугалась Вера.

– Замолчи, – цыкнула на дочь Клава и швырнула окурок в помойное ведро. – Не твое дело! А ты проваливай и больше не вздумай тут слезу пускать! Выпить пришел, – она сунула Николаю поллитровку в карман, вытолкнула его из комнаты, хлопнула дверью, упала на кровать и разрыдалась.

У калитки Николай Иванович столкнулся с женой. Видно, Наталья давно заприметила его, но не решалась войти.

– Уйди! – угрожающе зыркнул на жену Николай Иванович, проходя мимо.

Наталья хотела что-то сказать, но не осмелилась.

Николай Иванович зашел в свой закуток, закрылся и лег.

Наталья стучала, просила, чтобы открыл, но он смотрел на свою старую шинель и со слезами на глазах повторял: «Уйду. Уйду. Уйду куда глаза глядят. Только свадьбу дочери справлю, и…»

В марте состоялась свадьба. Закололи двух кабанчиков и гуляли целую неделю.

– Рановато вышла, – ворчал Николай Иванович, – надо было институт закончить…

Молодые жить стали в маленькой комнатке (в горнице), а Николай Иванович так и остался в своем чуланчике. Буржуйку там поставил, чтобы не так холодно было.

Осенью он заболел. Походил еще несколько дней на работу – и слег. Он и до этого подумывал бросить совместительства, но все откладывал – не хотел признаваться в немощи, но тут уж воля не своя. Сердце совсем стало сдавать. Надсадился, скорее всего, когда мороженую тушу в холодильник тащил. Очень она была тяжелая, да и взял он ее как-то несподручно, а среди грязи не бросишь. Петька как увидел его, так сразу же и отправил домой: «Иди, Иванович, отлежись». Оля была на занятиях в институте, а Наталья с утра уехала в Кировский универмаг за импортными шубами.

Никогда еще не было так тяжело Николаю Ивановичу. «Все, – думал он, – отжил». Жизнь перебрал, словно исповедовался. Зину вспомнил: так ни за кого замуж и не вышла. Друга-то ее, оказывается, перед самым концом войны, уже в Берлине убили. И Клаву – доброе сердце – с нежностью помянул. Лежал, смерти в глаза смотрел.

Лекарство ли помогло, или сердце выдержало… Дышать было трудно, голова болела. Но через час-два чуть легче стало. К вечеру свиньи разорались, покоя не давали – жрать просили. Особенно визжал черный боров, как сдурел.

Вдруг по веранде каблучки простучали – значит, Оля пришла. «Вот хорошо, – подумал он, – сейчас вмиг слетает».

– Дочка, доченька, – позвал Николай Иванович.

– Чего тебе? – заглянула Ольга.

– Принеси хоть ведерко помоев свиньям, покоя не дают.

– Еще чего?! – изумилась Ольга, хлопнув дверью.

Николай Иванович полежал – вроде отлегло немного, поднялся кое-как и с пустыми ведрами поплелся в столовую. Около Клавиного дома что-то голова закружилась – присел на лавочку передохнуть. Увидав соседа, Клава поняла, что это неспроста, выскочила – и ахнула:

– Николай Иванович, что с тобой? Посиди, я мигом, – и убежала. Вернувшись, подала таблетку: – Возьми под язык, сейчас полегчает, – а сама ведра в руки и скрылась в переулке.

Минут через десять вернулась с полными ведрами:

– Ну как, полегчало?

– Да, посветлело чуток.

– Пойдем, – она подхватила ведра.

Николай Иванович посидел на крыльце, пока Клава была в свинарнике, потом ушел в кладовку, лег и уснул… После ноябрьских соседи Рябининых получили ордера на новые квартиры и стали переезжать. Клавин домишко сразу развалили бульдозером. Дом Петьки однорукого стоял с заколоченными окнами, а Наталья все бегала по начальству, не желая расставаться со своим хозяйством.

Уезжая, Клава подошла к забору:

– Вот адрес. Мало ли что…

– Ты что, Клава, никак плачешь? – проникся сочувствием Николай Иванович.

– Привыкла я, Коля… Столько лет рядом…

Перед Новым годом Рябининым дали ордер на трехкомнатную квартиру. После переезда Николай Иванович заболел. Грипп, говорили врачи. Грипп да грипп, а как все сроки по гриппу прошли, заговорили про осложнение. По больничному он получил только из мясного магазина – денег сразу убавилось, и Наталья не на шутку рассердилась. А когда узнала про осколок под сердцем, совсем разошлась:

– Алиментщик несчастный! Все скрытничал, таил! И Зинка, видать, из-за этого бросила. А я, дурочка, с инвалидом связалась.

– Какой я инвалид? – опешил Николай Иванович. – Тридцать лет после войны отработал.

– Вон Петька однорукий – все годы пенсию получал.

– Так я же работал.

– И он не без дела сидел, – распалялась Наталья. – Вот сейчас бы и пригодилась, – она прикидывала в уме, сколько денег могла бы скопить.

В первый же день после выписки Николай Иванович понял, что он больше не работник, и отказался от совместительства: всех денег не заработаешь.

Через несколько дней отдал жене деньги, что получил при расчете:

– Все. Будем теперь жить на зарплату из мясного.

Наталья раскраснелась, обозвала мужа лодырем и в довершение заявила:

– Сама пойду работать! Кто, по-твоему, дочь будет кормить?

– У дочери муж, – не задумываясь ответил Николай Иванович.

– Да? Он еще студент!

– Зачем он тогда женился, если жену прокормить не может? А я не могу больше надрываться, – Николай Иванович посмотрел на дочь.

Оля выскочила, как оскорбленная.

– Он еще жалится! – зло прищурилась Наталья. – Оставил семью без денег и прикидывается больным? Где твоя пенсия за осколок? Будешь на нашей шее сидеть?!