Мумтоз Мухамедов - Вслед за героем

— Опять не он!

— Вы кого-то ждете? — спросил я рассеянно, вглядываясь в темный уголок, где на нарах, покрытых ветками хвои, я решил устроить свой ночлег.

— Так точно, товарищ лейтенант, — ответил солидного вида старшина. На его лице, покрытом крупными рябинами и густой золотистой щетиной, играла озорная улыбка. — Гости у нас ныне знаменитые на весь полк.

— Один уже здесь, — звонким голосом крикнул молодой солдат в шапке, лихо сдвинутой на самый затылок так, что вся копна черных кудрявых волос была на виду, — нате, любуйтесь!

— Стой, не галди, — с прежней улыбкой прикрикнул на него старшина. — Так что, так точно, один здесь, а другого ждем… Думали: это он, а оказалось, вы…

А тот, кого ожидали, пришел никем не замеченный, пока окружавшие меня солдаты наперебой объясняли «обстановку».

Мы услышали чей-то громкий и радостный возглас:

— Мадраим! Да неужели это ты?

— Салом, брат Василий Андронов!

— У черт, все равно как медведи… — сказал кто-то, восхищенно глядя на обнимавшихся солдат. Фронтовая лампа из артиллерийской гильзы и куска шинельного сукна тускло освещала эту радостную сцену. Мадраим и Андронов гулко хлопали друг друга по спине, сжимали в объятиях до хруста в костях. По стенам и потолку скользили причудливые тени. А люди, стоявшие вокруг них плотной стеной, с восторгом смотрели на эти проявления большой солдатской дружбы.

— Вот, значит, свиделись, а?.. — сказал Андронов, усаживаясь рядом с Мадраимом.

На невысокой коренастой фигуре Андронова сидела крупная голова, и все на ней было крупным — нос, подбородок, губы. Небольшими казались только светло-серые глаза.

Андронов… Андронов…

Теперь я припомнил не только эту фамилию, но и статью за такой подписью, помещенную в нашей газете. Андронов писал в ней об отважном разведчике узбеке Мадраиме.

Вскоре после того, как мы поместили статью Андронова, к нам в редакцию заехал полковник Лебедев.

— Приехал поблагодарить! — сказал он гулким басом.

Его подтянутая фигура дышала силой и здоровьем.

— Я старый солдат. Много видел на своем веку. Можете поверить мне — статья Андронова о Мадраиме подняла боевой дух солдат. Да и сам-то Андронов молодец, можно сказать — гордость полка.

Мы, польщенные похвалой полковника, испытывали такую гордость, словно сами совершили геройский подвиг…

Сейчас Андронов и Мадраим перед моими глазами.

— Откуда теперь? — спрашивает Андронов.

— Из Москвы. А ты?

— А я как раз с другой стороны.

Оказывается, Андронов — из батальона Абдурахманова. Он прибыл в штаб полка, куда доставил пленных немецких офицеров.

Люди плотнее сдвинулись вокруг друзей. Если Мадраиму хотелось скорее узнать фронтовые новости, то остальным не терпелось услышать о Москве, о далеком тыле.

— Давай рассказывай, не тяни!

— Как там жизнь и вообще?..

Мадраим распутывает веревки на одном из баулов и извлекает из него аккуратно завязанные мешочки.

— Угощайтесь, — говорит он, высыпая на стол их содержимое.

Горки изюма, сушеного урюка, кураги появляются на столе. Кто-то крякает от удовольствия:

— Такое дело следовало бы спрыснуть.

— Ну, ну! — ворчит старшина. — Завтра — горячий день, не до того.

А сам, между прочим, встает, идет в противоположныйугол землянки и возвращается с трофейной немецкой флягой в суконном чехле.

— Вот тут осталась самая малость, но на двоих хватит, — говорит он и кладет флягу на стол.

— А мы к ней добавим. — Глаза Мадраима хитро улыбаются. Он извлекает из баула две бутылки, аккуратно обвернутые бумагой.

— Пожалуйста, прошу, — Узбеквино!

Булькает осторожно разливаемое в кружки вино. Солдаты чокаются и, обильно заедая небольшие порции водки изюмом, урюком, курагой, комментируют:

— Значит, лучше жить стали. Это хорошо.

— На сердце у них веселее стало.

— Знамо, какая радость каждый день сводку слушать: наступаем!

Мадраим кричит в мой угол, где я уже устроился на ночь:

— Товарищ лейтенант, просим к столу.

Я думал, что они забыли обо мне, и был рад этому. Наблюдая развернувшуюся передо мной спокойную картину, я уже обдумывал детали корреспонденции, посвященной этой встрече.

Хлопотливый старшина поднес мне кружку с водкой и сушеные фрукты на куске газетной бумаги.

Когда все расселись за столом, Мадраим обратился к Андронову:

— Ну, а как насчет семьи, Василий-ака [1] Ака — старший брат; почтительное обращение к мужчине (узб.). что-нибудь слышал?

— Нет, брат, пропала, видно, моя семья.

Андронов, положив на стол свои сильные руки, сжал пальцы до хруста в суставах.

Бойцы у стола замолкли. Слышно было, как потрескивает фитиль в самодельной лампе. Вдруг Мадраим хлопнул друга по плечу и весело сказал:

— Не грусти! Может, еще все будет хорошо.

Андронов сидел, не шелохнувшись, не отводя глаз от трепетного пламени лампы.

— Э, брат, тебе легко так говорить: ты из дома, из родной семьи…

Словно в ответ Мадраим вынул какой-то пакет из баула и, протянув его Андронову, сказал:

— Это тебе. Из Ташкента. Сказали: «Передай прямо в руки гвардейцу-разведчику Василию Андронову».

Андронов недоверчиво посмотрел на Мадраима, подозревая, что тот над ним шутит.

— Бери, бери, не бойся. Не взорвется.

Андронов взял. В пакете оказался черный атласный кисет со скромной, но красивой вышивкой.

— Рахмат [2] Рахмат — спасибо (узб.). , Мадраим. Кисет хорош, нет слов. У меня за войну этот кисет по счету, как бы не соврать, наверно, десятый будет…

Чтобы не обидеть друга, Андронов старательно разглаживал шелковую материю, но видно было, что он не в восторге от подарка.

— Всякие бывали кисеты, — продолжал он, — один был даже плисовый с беленьким ушастым зайцем, а в кисете записочка с каракулями: «Папа! Бей фашистов!»

— Этот кисет, Василий, — особенный. — Лукавые искорки снова заиграли в глазах Мадраима.

— А ну тебя к шуту! — засмеялся Андронов и положил кисет в карман, считая разговор исчерпанным.

— Ай-ай-ай, — покачал головой Мадраим, — какой ты, однако, не любопытный. А еще разведчик! Ты посмотри, что в кисете!

Андронов достал из кармана кисет, извлек из него треугольником сложенный лист бумаги, развернул и стал читать. Мы все были заинтересованы.

Все серьезней становилось лицо Андронова по мере того, как он читал письмо.

Перевернув страницу, он, прежде чем продолжать чтение, строго посмотрел на Мадраима. Тот не опустил глаз, выдержал. Андронов продолжал читать, и вдруг в глазах его заблестели слезы. Окончив чтение, он бережно положил письмо перед собой, ласково поглаживая его большой ладонью. Слезы, оставив на обветренных щеках влажные следы, застряли на усах.

— Неужели это правда? Скажи, Мадраим, — это правда?