Лоран Бине - HHhH

Смущая народ, колонна правительственных «мерседесов» движется по городу, въезжает на Карлов мост. Шпеер в восторге от разворачивающейся перед ним панорамы готических и барочных фасадов. Улица за улицей – и архитектор берет верх над министром, Шпеер начинает мечтать о преобразованиях: вот на этом громадном неиспользуемом пространстве в районе Летна [198]неплохо бы построить новую резиденцию для немецкого правительства. Гейдрих и бровью не ведет, но ему не по душе идея переезда из Градчан, из замка королей Богемии, где можно чувствовать себя монархом. Рядом со Страговским монастырем [199], где находится одна из лучших европейских библиотек, Шпеер видит словно воочию, как вырастает из-под земли немецкий университет. Еще у него возникает множество идей насчет полного переустройства берегов Молдау, кроме того, он настоятельно советует снести это жалкое подобие Эйфелевой башни, венчающей Петршин холм – самый высокий в городе [200], а Гейдрих объясняет гостю, что хочет сделать из Праги культурную столицу рейха. Протектор не может удержаться от хвастовства и с гордостью сообщает, что намерен открыть будущий музыкальный сезон оперой, написанной его отцом. «Отличная мысль, – вежливо отвечает Шпеер, который понятия не имеет о творчестве Гейдрихова папы. – И когда же премьера?» 26 мая. Жена архитектора в машине, следующей за автомобилем протектора, рассматривает наряд своей соседки, Лины. Между женщинами, кажется, пробегает холодок. Часа за два черные «мерседесы» объезжают все главные улицы Праги. К концу экскурсии Шпеер прочно забывает дату. 26 мая 1942 года. Накануне.

Уроженец Словакии Габчик и Кубиш, родом из Моравии, никогда не бывали в Праге – это тоже одна из причин, по которым выбрали именно их. Действительно – если они никого в городе не знают, их тоже наверняка никто не сможет узнать. Но провинциальное невежество молодых людей того и гляди сыграет против них, когда понадобится сориентироваться на месте, поэтому в программу их интенсивного обучения входит знакомство с картами и планами прекрасной чешской столицы.

И вот Габчик с Кубишем склоняются над картой Праги, чтобы заучить ее главные улицы и площади.

К тому времени они еще ни разу не прошли по Карлову мосту, по Староместской площади, по Малой Стране, они никогда еще не ступали ни на Вацлавскую, ни на Карлову площади, не бродили ни по Нерудовой, ни по Рессловой, не поднимались ни на Петршин холм, ни на Страгов, никогда не видели собственными глазами ни берегов Влтавы, ни двора Градчанского замка, ни Вышеградского кладбища, где еще не упокоился автор бессмертного сборника «Прага с пальцами дождя» Витезслав Незвал [201], ни печальных островов на реке, по которой плывут утки и лебеди, ни устремившейся к Главному вокзалу Вильсоновой улицы, ни площади Республики с ее Пороховой башней. Они никогда не любовались ни отливающими синевой башнями Тынского храма, ни оживающим каждый час Орлоем, Пражскими курантами на Ратуше. Они еще не попробовали ни шоколада в кофейне «Лувр», ни пива в «Славии», их еще не смерил взглядом Железный человек с Платнерской улицы… [202]Пока линии на карте не напоминают им ничего, кроме названий, слышанных в детстве, или военных объектов. Если бы кто-нибудь понаблюдал сейчас за тем, как парни исследуют карту местности, которая станет театром их действий, он мог бы подумать, что перед ним туристы, разрабатывающие маршрут путешествия на предстоящих каникулах.

Гейдрих принимает у себя чешскую фермерскую делегацию. Прием, мало сказать, холодный. Протектор молча выслушивает подобострастные обещания сотрудничать, после чего объясняет, что чешские фермеры – саботажники: они мошенничают, подсчитывая скот и взвешивая зерно. С какой целью? Да ясно же: чтобы снабжать черный рынок! Гейдрих вообще-то уже начал наказывать мясников, оптовиков и прочих там владельцев питейных заведений, но помочь эффективно бороться с этим бедствием, способным уморить население голодом, может только наилучшим образом организованный контроль. Только путем строгого подсчета, сколько чего в сельском хозяйстве производится, можно добиться заметных результатов, поэтому сейчас он прибегает к угрозам: фермы хозяев, которые не отчитаются о своей продукции честно, будут конфискованы. Крестьяне застыли, будто на них столбняк напал. Они понимают, что даже в том случае, если протектор решит заживо содрать с нарушителей шкуру посреди Староместской площади, никто не придет им на помощь. Признать, что способствуешь развитию черного рынка, по сути, то же, что признать: я спекулянт, я создаю искусственный дефицит продуктов и морю население голодом, – и тут весь народ, конечно, поддержит крутые Гейдриховы меры. Протектор же благодаря этому совершит ловкий политический маневр: одновременно с популистскими мероприятиями в стране воцарится террор.

Когда крестьяне наконец уходят, Карл Герман Франк хочет сразу же составить список ферм для конфискации. Но Гейдрих призывает своего статс-секретаря умерить пыл: конфискованы будут лишь те хозяйства, владельцев которых сочтут непригодными для германизации.

Ну да, мы же все-таки не при Советах живем!

Вполне возможно, место действия – кабинет Гейдриха в Градчанах. Хозяин кабинета роется в папках с бумагами. Стучат в дверь. Входит человек в мундире, вид у него безумный, в руке – какой-то документ.

– Господин обергруппенфюрер, только что пришла депеша! Германия объявила войну Соединенным Штатам!

Гейдрих не шевелится. Вошедший протягивает ему депешу. Протектор молча ее читает.

Долгая пауза.

– Что прикажете, господин обергруппенфюрер?

– Отправьте бригаду на вокзал – пусть скинут статую Вильсона [203].

– …

– Чтобы завтра же утром я не видел этой мерзости. Выполняйте, майор Помм!

Президент Бенеш знает, что должен взять на себя ответственность, и, вполне вероятно, готовится к тому, что успех операции «Антропоид» может привести к небывалому масштабу репрессий – немцы совершенно точно озвереют. Руководить страной – значит постоянно делать выбор, и выбор сделан, решение принято, но принять решение – это одно, а взять на себя ответственность за него – совсем другое. И Бенеш, который вместе с Томашем Масариком создал в ноябре 1918 года Чехословакию, а двадцать лет спустя не смог избежать мюнхенского крушения, знает, что давление Истории громадно и что суд Истории – самый страшный из всех. Отныне любые его усилия направлены на восстановление целостности родной страны. Но, к несчастью, освобождение Чехословакии от него не зависит. Судьбу страны решат с оружием в руках Красная армия и английская авиация. Конечно, Бенешу удалось дать Королевским военно-воздушным силам Великобритании в семь раз больше пилотов, чем дала Франция, и рекорд по сбитым самолетам противника поставил Йозеф Франтишек [204]: ас английской авиации – чех, Бенеш этим сильно гордится. Только ведь известно, что во время войны значимость главы государства определяется числом подчиненных ему дивизий, и потому деятельность президента Бенеша почти исключительно сведена к унижающей его дипломатии: предоставить гарантии своей доброй воли двум державам, еще сопротивляющимся нацистскому людоеду, не будучи уверенным, что эти державы возьмут в конце концов над чудовищем верх. Во время бомбардировок 1940 года Англия действительно выдержала удар и – по крайней мере, на время – выиграла воздушную битву. Правда и то, что Красная армия, отойдя до Москвы, остановила наступление захватчика, когда тот приблизился к цели. Англия и СССР – после того как каждая из этих стран буквально в последнюю минуту избежала поражения – сегодня вроде бы способны противостоять доселе непобедимому рейху. Но на дворе все еще сорок первый. Вермахт почти что на вершине своего могущества. Не случилось пока ни одного существенного поражения гитлеровцев, и потому нет оснований подвергнуть сомнению их явную непобедимость. До Сталинграда еще далеко, очень далеко, очень далеко до снимков побежденных немецких солдат, не поднимающих глаз от снега. Исход пока сомнителен, но Бенеш может возлагать надежды только на него. Разумеется, вступление в войну США дарит огромные надежды, но джи-ай [205]еще не перелетели через Атлантику, какое там, японцы слишком сильно их отвлекают, им сейчас не до судьбы маленькой страны в Центральной Европе. Бенешу не остается ничего кроме собственного Паскалева пари [206]: его бог – бог о двух головах, Англия и СССР, и он делает ставку на их выживание. Но угодить одновременно обеим головам – штука непростая. Конечно, Англия и СССР – союзники, конечно, Черчилль, несмотря на врожденную ненависть к коммунизму, будет в течение всей войны проявлять незыблемую с военной точки зрения лояльность по отношению к русскому медведю, но ведь после войны… Что там будет после войны, если это «после войны» вообще наступит, да еще если союзники победят, – уже совсем другая история.