Вадим Пархоменко - Вдалеке от дома родного

Дысин уже пробовал однажды такие сырки, и они ему очень понравились.

— Купим, — сказал о. н. — Они должны быть рубля по два…

Толстуха запросила дороже — по три рубля за штуку. Но делать было нечего, да и слюнки текли. Купили три сырка.

Едва отошли от базара, Петька заканючил: съедим по сырку — жрать ужас как охота!..

Но Дысин проявил выдержку. Он популярно объяснил и напомнил, что сырки такие уже ел и знает: когда дома они чуть оттают, но так, чтобы хруст ледяной все же чувствовался, то будут куда вкуснее…

Петька ругнул его мысленно, но согласился потерпеть. Благо уже подходили к интернату.

В комнате их поджидал Васька Дадаев, он был сегодня дежурным по этажу и поэтому оставался в интернате. Дысина он не любил, не терпел даже — за угрюмость, ехидство, но знал, что Толька пойдет на базар и чего–нибудь да принесет, а потому, когда ребята ввалились с мороза в комнату, Дадаев был уже тут как тут и скалил в ухмылочке крупные зубы.

— Подморозились небось? — он облизнулся при виде творожных сырков, которые Толька осторожно, как нечто драгоценное, выкладывал из кармана пальто на свой топчан.

Был Васька в тот момент похож на хитрого и вредного черного кота.

— Морозец не очень, чтобы очень, — добродушно ответил Петька, потирая и грея ладони перед открытой печной дверцей.

— Хожу по всем комнатам, за печками слежу, — пожаловался Дадаев. — О вас забочусь — всюду тепло должно быть… А в животе пусто, — закончил он неожиданно.

Дысин только плечами пожал:

— Ну и что?

— Я ужас как сырки эти люблю!

— Ну и что? — снова спросил Толька и переложил сырки с топчана на подоконник, подальше от Васьки.

— А ну дай сюда! — рявкнул Васька и ринулся к Дысину. — Давай сырки!

— Э-э! Мы их не для тебя несли! — возмутился Петька и далее перестал отогревать у печки озябшие руки.

— Заглохни, чивжик! Я хочу их съесть, и я их съем! — твердо сказал Васька и, оттолкнув Петьку, заступившего ему дорогу, схватил уже немного оттаявший творожник.

Дысин, обычно спокойный и уравновешенный, не выдержал. Он медленно повернулся от окна и ударил Дадаева в ухо.

— Положи!

— А-ах! — тонко взвыл Васька и саданул Тольку кулаком в лицо.

Съев один, Васька схватил и стал торопливо поглощать второй сырок.

— Ладно, — сказал Дысин, — раз уж эта обжора слопала два… — он неожиданно подскочил к Дадаю и укусил его за нос. Потом одной рукой обхватил оторопевшего Ваську за шею, а другой стал запихивать ему в рот третий сырок.

Дадаев вылупил глаза, захрипел и ошалело замотал головой.

— Оставь его, подавится ведь! — испугался Петька. — Ну его к лешему!

— Что хотел, то и получает, — сказал Дысин.

— Ы-ы! — промычал Васька. — Пу–у–устите!..

— Ну и нахал ты, — рассердился и Петька. — Сначала по мордам, а теперь воешь? — Он выплеснул Дадаеву в лицо ковшик звенящей льдинками воды и выволок за шкирку в коридор.

Оказывается, когда вдвоем, то не так уж все и страшно.

По–настоящему Петька разозлился только теперь. Так старались, терпели, облизывались… и остались ни с чем. Надо было еще там, на улице, съесть эти сырки!

Но, глянув на Дысина, он перестал обидно возмущаться: Толька плакал и мокрым полотенцем утирал разбитое лицо.

— Ну да ладно, — попытался успокоить его Иванов, — чего теперь переживать, Васька свое получил.

— И сырки тоже… получил, — буркнул Толька.

— Забудь о них. Пойдем лучше в Гагарина, картошку менять. Там уже мужики раненые домой по–возвращались. В таких домах за бумагу много картошки дают, больше, чем за деньги! Брошюрки разные — те на курево идут, а белая бумага — на письма. Сейчас много писем пишут!

Гагарино — небольшое село — находилось километрах в пяти от Бердюжья. Туда и обратно — десять. Дысин заколебался.

— Опять по морозу топать? В такую даль!

— Но его колебания были недолгими.

— В комнату влетела разгневанная Мария Владимировна:

— За что вы избили Дадаева? Какой ужас! И чуть не задушили!

— Петька глянул на Тольку, Толька — на Петьку, и оба насупились. Ну и Васька! Сам затеял драку, а когда получил отпор, побежал и наябедничал! Этого они от него все же не ожидали. Но они–то не ябеды и ничего не скажут про сырки!..

— Что же вы молчите? Отвечайте!

— Мы его. не избили. Он получил сдачи, — сказал Толя Дысин.

— Сам полез, — подтвердил Петька.

Мария Владимировна только руками всплеснула:

— Ах, сам! Может, он сам себя и за нос укусил?

— Нет, это мы…

— Спасибо за признание. — Мария Владимировна слегка наклонила голову в иронической благодарности. — Так вот, — заключила она резко, — о сегодняшнем вашем поведении мы еще поговорим…

И ушла.

— Не привыкать, — сказал ей вслед Петька. Оставшись одни, приятели повздыхали, повозмущались подлым Васькиным поведением, который свалил на них одних всю ответственность за случившееся, пожалели, что ему еще мало попало, и наконец успокоились.

Потом Толька отогнул матрац на своем топчане, достал из–под него пару толстых брошюр, которые хранил, чтобы писать на них в школе, надел шапку, пальто, сунул брошюры в карман и буркнул:

— Ну чего сидишь? Пошли.

— Куда? — спросил Петька, размышлявший в это время о человеческой несправедливости.

— В Гагарино. Сам ведь звал…

У Петьки нашлось десятка два листков чистой бумаги, он положил их за пазуху, хотел было присоединить к ним почти новый учебник русского языка, лишь местами заляпанный кляксами, но передумал и спрятал его под подушку.

Мы пойдем в Гагарино,

Чтоб есть картошку жарену.

Раздобудем верный харч —

Не страшна нам будет Чач!

Такие стишки продекламировал Петька, пока неторопливо спускался по скрипучей деревянной интернатской лестнице. Он что–то еще бубнил себе под нос, и, может быть, это продолжалось бы долго, но Дысин прервал его, когда они оказались за околицей.

— И бормочешь, и бормочешь, как помешанный, — сказал Толька, увязая в сугробах неуклюжими валенками. — Не бубни, думай о деле.

— Я частушку сочиняю, как нас обидели, — сказал Петька. — Разве это не дело?

Он был настроен благодушно: недавние неприятности окончились, под ногами успокаивающе поскрипывал снег, мороз был не такой уж сильный, и все получалось вроде бы как надо.

Но вскоре погода начала быстро портиться. Сильнее стал завывать ветер, и белая муть закрыла небо. К счастью, сквозь снежную заметь уже зачернели избы села Гагарине.

— Ты не бойся, — успокоил приятеля Петька, — теперь дойдем.

Смеркалось. Пуржило все сильнее.

— Ну тебя к черту, стихоплет, — рассердился Дысин. — Всегда с тобой в какую–нибудь историю попадешь! — Он повернулся спиной к ветру и стал завязывать под подбородком тесемки шапки–ушанки.