Игорь Гергенрёдер - Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

Ромеев побрился, расчесал на пробор длинные сальные волосы. Пройдя через вокзал на площадь, направился к дому начальника железной дороги, теперь занятому военной контрразведкой. Хмурый дружинник с двумя гранатами на поясе, держа тяжёлую винтовку на плече, будто дубину, заступил путь, нарочито лениво (для фасону) процедил:

— Куда прёшь, как на буфет?

— Важное дело! К начальнику контрразведки.

Дружинник поставил ружьё у ноги, знаком велел Ромееву приподнять полы пиджака, похлопал по карманам штанов.

— Следуй! — двинулся сбоку от пришельца, положив левую руку ему на плечо, правой держа «Гра».

Начальника военной контрразведки Онуфриева на месте не было, и гостя привели в кабинет поручика Панкеева. До германской войны Панкеев служил секретарём суда в Пензе и, хотя потом воевал в пехоте, в армии Комуча сумел устроиться в контрразведку — на передовую его больше не тянуло.

Он сидит за массивным дорогим письменным столом, взирает на стоящего мужика. Тот заговорил неожиданно грамотно, с вкрадчивыми нотками:

— С девятьсот второго, с марта месяца, и до четырнадцатого года — если угодно, извольте проверить — служил, понимаете-с, секретным агентом… Москва, Петербург… Имел восемь награждений! Одно — за подписью его высокопревосходительства господина министра… — назвал фамилию сановника, в уважительной скромности понизив голос до шёпота.

— Действительно? — поручик пренебрежительно хмыкнул, скрывая заинтересованность. — Да вы сядьте. — Кивнул на венский стул.

Гость, со значением помолчав и даже как будто собираясь кашлянуть, но не кашлянув, сел.

«Нос картофелиной, — отмечал Панкеев, — выраженные надбровные дуги. Зауряднейшая деревенская физиономия… если бы не проницательные глаза». Сказал скучно, как бы удостоверяя само собой разумеющееся:

— Желаете служить в контрразведке. Подтвердить награждения не можете…

— Увы-с! — пришелец рассказал, как после Октябрьского переворота скрывался от большевиков, с какими мытарствами добрался до белых.

— Но меня вполне могут тут знать, — поведал он с доверительной многозначительностью: — Вы, господин поручик, не правый эсер будете?

— В партиях не состоял и не состою! — сухо заявил Панкеев, спохватился и покраснел: он, офицер контрразведки, отвечает на вопросы какого–то субъекта. Огрубляя голос, со злостью на себя и на пришельца, спросил:

— Фамилия ваша или как там, чёрт, псевдоним?

Человек с достоинством произнёс:

— Исконная моя фамилия — фон Риббек!

Поручик воззрился на него в изумлении.

Помимо агентурного опыта, невозмутимо говорил гость, у него есть знания из книг о деле разведки и контрразведки: красные от его работы понесут страшный, невосполнимый для них урон.

— Да только, господин поручик, имеется загвоздочка: почему и спросил, не эсер ли вы… Эсеры, которые теперь у вас верховодят, могут мне за прошлое… вполне верёвку. Ведь против них работал-с. Возьмите меня служить, им не открывая. Для пользы ж дела!

Стараясь не выказать замешательства, Панкеев осторожно сказал:

— С моей стороны возражений нет. Вернётся начальник, я с ним переговорю о вас. А пока примите совет: вступайте в полк, в котором оказались. Когда вас вызовем, будет лучше, если явитесь уже солдатом.

И он написал записку командиру полка, рекомендуя принять добровольца на довольствие.

Ромеев в гимнастёрке из желтовато–зелёной бязи, опоясанный ремнём, лежал в теплушке на соломе. Под головой — скатка шинели. Ещё он получил медный котелок, русскую пятизарядную винтовку и два брезентовых подсумка с горстью патронов в каждом.

Добровольцы прогуливались вдоль состава или сидели на траве, что росла меж запасных путей, грелись на осеннем солнце. Другие отправились на привокзальную площадь.

В теплушку заглянул Лушин:

— Слышь? Ты, случаем, не хворый? А то вон амбулатория…

— Не нуждаюсь! — прорычал Ромеев.

Подошедший Шикунов благожелательно заметил:

— А на воздухе–то привольно… Вышли бы.

Лушин добавил, что на перроне из–под полы торгуют самогонкой. Ребята пошли: сейчас принесут «баночку».

Преданно сидя возле своего спасителя, Сизорин просяще потянул:

— Выходи, а? Дядя Володя… — Ему было неловко назвать сорокалетнего человека просто Володей.

Тот порывисто встал, выпрыгнул из теплушки.

— Ну ш-што они там мудрят?! Мне же работать надо, работать, работать!

Добровольцы переглянулись. Ромеев заговорил со злым возбуждением: да, он может с ними в пехоте быть, пожалуйста. Но большевицкие шпики — они ж кругом! Скольких он мог бы зацапать: с его опытом, с его «тонкостью». Для того и пробирался к белым, чтобы в контрразведке служить!

Лушин, не любящий тех, кто пренебрегает возможностью выпить, услышав к тому же, по его мнению, глупость, изобразил человека, который не позволяет себе насмешки, но удивлён безмерно:

— Чего они тут делают, шпики? Бомбу в вагон кинут? Не слышно было такого.

— А если они агитировают, — наставительно и, как всегда, приветливо произнёс Шикунов, — то дружина их берёт и в момент — за пакгаузы. Готово! На рассвете расстреляли двоих. Я ходил поглядеть: лежат.

Ромеев вскинулся в страстном негодовании:

— Кокнули невиновных, вполне могу сказать! Видал я дружинников этих. Ни в коей степени они подлинных лазутчиков не раскусят. А что те здесь делают — скажу…

В Самаре скопились основные силы Комуча. Отсюда эшелоны отходят по двум направлениям: на юго–восток, к Оренбургу, и на восток, к Уфе. Задача большевицкой разведки: узнать, куда больше войск отправляют? Если, скажем, на Уфу, то красные свои главные силы бросят на Оренбург, где белые слабее. Разобьют, а затем навалятся и на уфимскую группировку.

Ещё очень важно, до какой станции следуют эшелоны. Если до Кротовки — до неё три часа езды, — то узел обороны будет там. Чтобы её взять, красным придётся подготовиться, подтянуть новые войска. Если же эшелоны идут до Бугуруслана, то на расстоянии в двести верст до него серьёзной обороны белые не готовят. И, значит, большевики станут наступать ускоренно, не снимая частей с других участков.

— Вы через неделю–две, к примеру, вступите в бой. Будете драться — храбрей некуда. Но судьба боя уже сегодня решается, здесь! — Ромеев показал на составы, занявшие все пути, на толпящихся военных и разношёрстный люд.

Быбин закреплял пуговицу на запасной нижней рубахе. Откусывая нитку, степенно заметил:

— Неуж в нашей контрразведке про то не знают?

— Оно, конечно, как не знать, раз они — офицеры… — нервно поморщился Ромеев. — Но надо ещё лазутчика выследить! Кто на это годен — более меня?