Игорь Гергенрёдер - Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

— Выходите, это самое, — дружинник показал рукой, — на волю.

Вслед за ней появился мужичонка в лаптях:

— У меня сынок за народный Комуч кровь льёт, а меня — под запор…

Проходя мимо солдат, барышня узнала их, отвернулась, ускорила шаг.

— Ну, — пробормотал Быбин, — а где пацан? — вошёл в помещение. Через минуту выбежал: — Держи-и их! Убили!

Барышня мчалась прочь по уходящей вдаль узкой полосе: справа -

бесконечно длинный пакгауз, слева — громыхающий по рельсам состав. Сизорин и Лушин настигали её. «Лапоть» попытался вскочить на тормозную площадку вагона, но Быбин с Шикуновым оторвали его от поручней, повалили наземь.

Быбин, обычно степенный, сейчас чуть не дрожал, сбивчиво объясняя дружиннику:

— Мы троих привели–то… пацан с ними ещё, малолеток! И — нету! Захожу: где? А? Под опилками — неживой…

Парень шагнул в пакгауз, вытащил на свет тело, вытащил привычно, будто

мясную тушу. Нагнулся, поворочал, пощупал.

— Удушен. Вишь, дорожки на шее.

Лушин и Сизорин, выкручивая ей сильные руки, привели ожесточённо сопротивлявшуюся беглянку. Шляпка с вуалью потерялась, растрёпанные волосы упали на лицо. Женщина тяжело дышит, всё в ней клокочет неистребимо–ненавидящим упорством.

Её сообщник выглядит как–то «суше», он сидит на земле, низко наклонив голову, сжав её ладонями.

Шикунов поражённо и вместе с тем в отрадном облегчении объявил:

— Ведь он это заране знал — Володечка! Увидите, мол, что выйдет: против чего никто не попрёт. Вот и вышла истина.

Порыв ребячливости сделал непохожим на себя Быбина — он бурно восхитился Ромеевым:

— Очень расчётливо понимал. Заметили, как он крикнул, чтоб эти услышали: уезжаем–де! уходит наш эшелон! Чтоб эти думали: если их отопрут, то уж другие — кто про пацана не знают. И придушили, — закончил ликующе, как мог бы сказать: «Попались!»

Впрочем, его настроение тут же сменилось. С гневным презрением обратился к пойманной:

— Боялись, значит, что снова может рассказать?

Лушин выругался:

— Отомстили! Не терпелось отомстить, у-уу, краснюки–погань, кар–ратели… — он смачно, с чувством сплюнул.

Быбин поторопил:

— Ведём назад в контрразведку!

— Ну, ты! — вдруг набычился дружинник. Он был из тех малых, что знают себе цену. — Не х… командовать! — направил на добровольца громоздкую «Гра».

Тот вытаращил глаза:

— Ты чё?

— У меня приказ: отпустить! Пусть идут.

— Но они убили!!! — вскричал с безумным лицом Сизорин.

— На меня это без влияния. Я здесь с приказом: отпустить. Будешь ещё мне указывать!

«Лапоть» встал на ноги. Барышня отбросила волосы с лица.

— Ну, уж нет! — Быбин выстрелил из винтовки в воздух, закричал: — Тревога!!!

На тесном пространстве между пакгаузом и железнодорожным полотном

собирались добровольцы. Раздвигая толпу, подошли чешские легионеры: офицер и двое рядовых.

Пострадавшие от большевиков смотрели на чехословаков как на спасителей. Благодаря им советской власти не стало от Волги до Тихого океана. И они держали себя соответственно.

Офицер с холодной властностью, нажимая на «о», спросил:

— Что про–зочло?

Ему стали рассказывать… Он был отлично сложён, осанист, аккуратно подрубленные узкие усики, тонкой кожи чёрные перчатки. Достав портсигар, серебряный, с монограммой, вынул папиросу, щёлкнул зажигалкой, закурил. Задавал вопросы, уточняя, что именно узнавали барышня, «лапоть», парнишка у военных около эшелонов. С цепким вниманием выслушал поочерёдно

четверых добровольцев, осмотрел труп подростка. Вдруг с улыбкой обратился к

барышне:

— Отчэго он убитый?

— Не знаю! Контрразведка меня отпустила! Вам подтвердит началь…

Хрусткий звук удара. Молодая женщина отлетела в толпу: та раздалась — и она упала навзничь, вскинув длинные ноги в красивых ботинках. Платье и нижняя юбка задрались, обнажив гладкие пышные ляжки.

— Сучэнка! — чех сделал ударение на первом слоге. Вынул изо рта папиросу, плавно выдохнул дым. — Взъят!

Майор Иржи Котера был пражанин. До мировой войны он занимал видную должность в крупной торговой компании, что закупала в России лён, пеньку, коноплю. Поскольку требовалось бывать в России, Котера выучился говорить по–русски. Истый патриот, он ненавидел австрийцев и мечтал о независимой Чехии. Попав на фронт, перебежал к русским, вступил в чехословацкий легион, чтобы воевать с Австро — Венгрией. Когда легион (чаще его называют корпусом) выступил против большевиков, Котеру, учтя его знание русского языка и опыт общения с русскими, назначили на одну из руководящих должностей в срочно сформированной контрразведке.

Володя, со связанными за спиной руками, сидел на стуле в кабинете Онуфриева. Тип в некрашеного холста косоворотке с засученными рукавами ударил его по губам аршинной дубовой линейкой.

Роговский стоял поодаль на сверкающем паркете в позе несколько

театральной, хотя подозрения царапали по сердцу всерьёз.

— Повторяю: с кем из офицеров вы шли на связь?

Ромеев получил ещё один удар линейкой; из разбитых губ капала кровь.

Полковник, сидя за столом, набивал нюхательным табаком ноздри.

— Отвечай! — оглушительно, со вкусом чихнув, добавил: — Покалечим!

— Не надо бить, — тоном просьбы сказал Евгений Фёдорович: он говорил это после каждых двух–трёх ударов.

И вдруг связанному — нахраписто, свирепо–хамски:

— Имена офицер–ров?! Живо!

Володя молчал, и тип опять прошёлся линейкой по его губам.

— Ты усугубляешь своим упорством! — проорал со своего места Онуфриев.

Вошёл молодцеватый чешский майор, вскинул руку в перчатке к козырьку, представился.

— Этот чоловек взъял троих людей? — указал взглядом на Володю.

— А в чём дело? — Роговский, эффектно подбоченившись, с апломбом назвал себя, свой пост.

Котера с дежурно–любезной улыбкой, как о приятном, уведомил:

— Он берьотся к нам.

— Это невозможно! Он опасный враг, многолетний провокатор царской охранки! Ему вынесен смертный приговор партией эсеров.

— Очэн сожалею, — сказал чех невозмутимо. — Нам нужно его взъят! — кивнул двум легионерам. Те встали у Володи по бокам.

Котера щёлкнул каблуками, слегка поклонился Роговскому и чётким шагом вышел.

В вагоне чешской контрразведки заговорили и барышня, и «лапоть». Знали они много, и в одну ночь в Самаре был схвачен весь актив большевицкого подполья. Ничего обиднее для красных не представишь: ведь к вечеру следующего дня белые оставили город. Их «прощальный привет» будет назван «одним из самых остро–драматических», «горчайших» моментов Гражданской войны.

Виновник случившегося покинул Самару с нежданным комфортом, в обществе чешского майора. Поезд в осенней ночи катит на восток; вагон первого класса — купе отделано красным деревом, пружинные диваны, яркие плюш и бархат, на окне — шёлковые занавески.