Елена Подкатик - Точка

– Хоть бы тебя выбраковали, дрянная девчонка. Вечно суёшь свой нос, куда не следует.

Я немножко испугалась, но потом успокоилась. Очень красивая тётя с белыми волосами и голубыми глазами измерила мой рост, вес. Потом осмотрела зубы, подёргала за волосы. Вздохнула, когда увидела цвет моих глаз. Со временем они из голубых окрасились в тёмно-синие, с коричневыми крапинками. Я любила смотреться в зеркало, поэтому первой заметила маленькие смешные крапинки, похожие на веснушки. Фрейлейн Гериона тоже их заметила.

Странное слово – «выбраковали». Похоже на «выбросили». Но я же не кукла, которую можно выбросить на грязную помойку за нашей кухней. Однажды фрейлейн Гериона выбросила любимую куклу Энн Миллер, когда та отказалась идти на занятия. Мы вечером тайком ходили смотреть на куклу. В куче картофельных очистков и кожуры от яблок, облитая помоями, кукла неподвижно смотрела на нас уцелевшим синим глазиком. Вместо второго была дырка. А из дырки вылезла толстая зелёная муха. Мы с Энн закричали от страха, потом убежали за угол столовой и поклялись друг другу никому не рассказывать, что видели, как умирают куклы…

– Всем встать! Через минуту прибывает поезд. Погрузка закончится через пять минут. Кто задержит процесс, будет высечен розгами, – злая тётя в форме солдата ногами пинала меня и Энн к выходу. – Пошевеливайтесь, дряни.

Пальцы в кармане пальто противно слиплись.

18–19 октября 2009 года. Минск

– Что-то случилось? Мила, ты молчишь уже второй час. Не заболела часом? – мама приложила руку к моему лбу.

– Ты знаешь, мамочка, несколько дней назад я познакомилась с удивительной женщиной. Она очень, очень одинока. Понимаешь? – я встала из-за стола и обняла маму за плечи. – Давай возьмём её к себе? Ты только не перебивай и выслушай всё, что я расскажу.

И я рассказала ей о странном доме, о кошках и бронзовой люстре с пыльными ангелами, о керосиновых лампах и шифоньере из красного дерева. И странное дело: чем больше я говорила, тем сильнее убеждалась, что Мирра Львовна никогда не переступит порог нашей квартиры.

Моя мудрая мама, в отличие от меня, поняла это сразу же.

– Что ж, – она улыбнулась. – Конечно, приглашай гостью, мы с папой будем рады помочь. Только она не поедет.

– Мама, я постараюсь её убедить переехать к нам.

– Думаю, что этой женщине действительно очень важно поставить итоговую точку жизни в своём доме, – мама погладила меня по голове, поцеловала в макушку. – Война держит её. Отпустить воспоминания трудно, иногда невозможно. Тем более в её возрасте. Война – это всё, что у неё осталось.

Я обняла маму и, как маленькая, прижалась к её тёплой щеке:

– Мамочка, я так тебя люблю!

Утро следующего дня началось с неожиданно раннего пробуждения – в половине восьмого позвонила Юля, незабвенный секретарь моего непосредственного начальника Андрея Викторовича Стожкова.

Господи, как же давно всё это было: квартальные отчёты, товарные накладные, платёжные ведомости. Как давно и как безжизненно я провела все эти годы. Что я видела, чем дышала, о чём думала? Время проносилось мимо меня, задевая углами дней рождений. И всё. И больше ничего.

– Людмила Михайловна, вы слышите меня? Придите сегодня хоть на полчаса, очень нужно. Документы не подписаны, мы не можем сделать накладные без вашей резолюции. Андрей Викторович злится, – Юлька тараторила без остановки. – Так я передам ему, что вы будете сегодня?

– Передай, что я не просилась принимать участие в кампании по переписи населения. По-моему, это была оригинальная идея Андрея Викторовича. Вот пусть теперь злится сам на себя. Юля, я не приду, у меня ещё пять домов, в каждом по сто пятьдесят квартир. Так что справляйтесь без меня! До встречи через неделю.

Я положила трубку и, как была – босая и в пижаме, закружилась в вальсе. Так ему и надо, этому Андрею Викторовичу. Пускай помучается.

Рука неожиданно задела сумку, и из неё выпала книжка с тесёмкой – та самая, которую вчера вечером показывала мне Мирра Львовна. Уходя, я решила захватить её с собой, чтобы познакомиться поближе с содержанием.

События вчерашнего вечера заставили, конечно, поволноваться. Подопечная моя уснула через час после приезда «Скорой». Я положила на кресло рядом с тахтой свой мобильный телефон, нацарапала записку на клочке газеты, прикрутила фитиль в лампе, грозно помахала пальцем на кошек и тихо вышла, плотно прикрыв дверь.

«Оставляю Вам свой телефон. Просто нажмите на зелёную кнопку, если понадобится моя помощь. Людмила».

Проверив, не было ли звонков от Мирры Львовны, решила, что зайду к ней сразу же после посещения переписного участка.

Сегодня мы с коллегами-переписчиками договорились встретиться в десять часов. У меня в запасе час, так что можно выяснить, с чем или кем могла быть связана потрёпанная миниатюрная книжица со свастикой.

Написано по-немецки. Много фотографий. Я взяла с полки немецко-русский словарь. Так и есть – идеологический вестник времён Третьего рейха [21]. Интернет, как всегда, пришёл на помощь.

« …Миниатюры, которые были разработаны и распространены во всех частях рейха. Распространялись в среде офицеров и солдат. Существовало около восьми различных коллекций в разных форматах, дифференцированных по лозунгам, цветам и темам как отдельные серии. Все книги были снабжены шнуром для ношения на запястье как браслет ».

Значит, эта миниатюра находилась у одного из немецких солдат или офицеров. Как же она попала в руки Мирры Львовны? Смутные догадки пытались проникнуть в сознание, но я их упорно не воспринимала. Вот верну на место, тогда и спрошу.

Вечером, около четырёх часов пополудни, я входила в подъезд уже почти родного дома по улице Раковской. Надо срочно что-то предпринять в отношении кошек: это же невозможно – запах не выветрится, даже если тут всё хлоркой посыпать.

Дверь в квартиру была так же плотно закрыта, однако сегодня за ней слышались голоса. Я узнала металлические нотки интонаций хозяина строительной компании «Июль-сервис». Конечно, очень хорошо, что с бабулечкой (мне понравилось так её называть) всё в порядке. Но вмешиваться в чужой разговор не хотелось, тем более я понимала, что нахожусь, собственно говоря, на территории частной собственности.

Нужно подождать. Пускай он уйдёт.

Тихо выскользнув из подъезда, я обошла дом с другой стороны. Ого, а вон и дата его основания – выложена кирпичами – 1876 год. Сто тридцать три года старичку. А если починить, принарядить, будет жить ещё столько же.

Скрипучая скамейка возле дома как будто ждала моего прихода. Словно знала, что никто другой не сможет успокоить уставшие ноги путника лучше, чем она. Я благодарно погладила выгнутую деревянную спинку – потрескавшуюся, с еле заметными следами краски, но такую тёплую.