Татьяна Майстренко - Опаленная молодость

Немцы тревожили нас беспрерывно – то бомбежками, то внезапным артналетом. Спасал только крутой берег реки Лучесы. Один день был особенно тревожным, когда немцы начали интенсивно обстреливать и бомбить наш пятачок. Вместе с командиром батареи 45-миллиметровых орудий мы сидели в землянке над картой, когда туда вбежал командир взвода этой батареи и сказал, что расчеты наших 76-миллиметровых пушек покинули свои огневые позиции и убежали, поддавшись панике перед возможной атакой немецкой пехоты. Я бросился на огневые позиции и действительно не обнаружил артиллеристов около орудий. Они убежали под откос реки. Меня удивило, что один из командиров орудия, которого я считал надежным, также покинул орудие вместе с наводчиком и другими артиллеристами. Я закричал: «Назад! К орудию!» Артиллеристы послушались и вернулись к орудию, вместе мы развернули пушку-гаубицу по направлению возможной атаки немцев и стали стрелять. Паника постепенно улеглась, и расчет уже не покидал орудия. Когда я убедился, что артиллеристы успокоились, я начал их стыдить: «Как можно паниковать и бросать свой пост? Что же вы за вояки такие?» Они просили не говорить об этом случае комбату. Я обещал. Бой продолжался…

Как-то утром командир полка собрал нас вместе с командиром батареи 45-миллиметровых пушек, командиром минометной батареи, командирами батальонов пехоты на совещание по рекогносцировке местности в связи предстоящим перемещением полка на новое место. Когда рекогносцировка закончилась, немцы накрыли мощным артналетом нашу батарею. Снаряды рвались кругом в течение 4–5 минут. Командир батареи сорокопяток, который лежал рядом со мной, был ранен осколком в ногу и попросил меня помочь ему дойти до места расположения своей батареи. Когда я вошел с ним в землянку, меня поприветствовал прибывший из отпуска комбат нашей батареи Николай Коляда. Продолжалась обычная армейская жизнь с боями, радостями и горестями.

Наступила весенняя распутица, и установилось сравнительное затишье на нашем участке фронта. Войска 3-го Белорусского фронта начали подготовку к летнему наступлению. В это затишье по ходатайству вернувшегося из медсанбата командира батареи Коляды мне предоставили 10-дневный отпуск для поездки на родину в деревню» (9).

В нашем семейном архиве сохранился подлинник справки тех времен на простой оберточной бумаге. Бумага и чернила на ней прекрасно сохранились. Вот ее текст.

«Н. К. О. Войсковая часть – полевая почта 08672. 10 апреля 1944 года.

Справка. Дана сержанту Петербурцеву Анисиму Михеевичу в том, что он действительно находится на службе в действующей Красной Армии в составе: воинская часть полевая почта 08672 в должности командира отделения разведки батареи 76-мм пушек.

Тов. Петербурцев награжден орденом Красного Знамени.

Справка выдана для предоставления льгот семье по месту жительства.

Пом. нач. штаба капитан В. Новиков. Делопроизводитель ст. лейтенант Масленников. Печать полевой части 08672».

В этой справке для меня важна дата ее выдачи. Отец накануне операции «Багратион» получил краткосрочный 10-дневный отпуск как поощрение за то, что сумел справиться и с обязанностями и командира отделения разведки, и одновременно командира взвода управления артбатареи, замещая своего раненого товарища. Вот тогда-то он и съездил в родную деревню повидать родных. Об этом он пишет и в своих воспоминаниях. Сохранились еще два свидетельства тому. Первое – это письмо к нему его двоюродной племянницы из Черикова, присланное нам в Минск в 1990 году. В нем она вспоминает, как мой отец, вскоре после освобождения Черикова, дважды заходил к ее родным в Черикове – когда приехал в отпуск и когда возвращался на фронт. Еще отец вспоминает, что в день приезда в деревню попал на свадьбу. Я уточняла у его односельчан: это была первая свадьба после освобождения деревни. Михеенко Михаил Феоктистович, придя с фронта, женился на Лосевой Полине Мойсеевне.

Отец побеспокоился, чтобы его родные, перенесшие оккупацию, получали деньги за его орден. Его мать, сестра Анна и соседка с ребенком жили тогда в лесной землянке. Все жители его деревни были переселены кто в землянки, а кто в уцелевшие соседние деревни, поскольку в Журавле был развернут фронтовой госпиталь, куда привозили раненых с линии фронта, находившейся всего в 15 км западнее, на подступах к реке Проне. Деревенька отца была одной из немногих уцелевших на Чериковщине деревень. Ей повезло быть расположенной в стороне от дорог, по которым немцы отступали, – сжечь ее они просто не успели. Госпиталь стоял в деревне восемь долгих месяцев, до самого «Багратиона», сколько «стоял» фронт на Проне. Умерших в госпитале раненых хоронили на окраине деревни. Вот только могилы уроженцев Журавля, погибших на Проне, в большинстве своем неизвестны. Отец пришел домой, в Журавель, когда цвели сады…

Из устных воспоминаний отца о его пребывании в отпуске на родине не могу не упомянуть его встречу с родным братом Степаном на шоссе по дороге к дому. А произошло это так. Отцу понадобилось явиться в районный военкомат в городе Черикове, что в 7 километрах от деревни Журавель. Зачем он ездил, он уже не помнил, но я предполагаю – чтобы сделать отметку в отпускном свидетельстве. На обратном пути он остановил попутный грузовик и взобрался в кузов, полный солдат. Когда показался знакомый перекресток с дорогой на Журавель, отец застучал по кабине и остановил машину. Каково же было его удивление, когда из кабины на костылях выбрался его старший брат Степан. Степан опирался на костыли, поскольку был без одной ноги, которую ему ампутировали в госпитале Орджоникидзе после тяжелого ранения. Узнав из сводок, что деревня Журавель уже освобождена, он настоял на выписке из госпиталя, чтобы поскорее вернуться к жене и четверым детям, пережившим оккупацию, о судьбе которых ничего не знал. Так оба брата-фронтовика встретились, обнялись и зашагали к родному дому. Представляю, как была рада увидеть и второго сына живым наша бабушка! Средний ее сын, Егор, самый любимый, был тогда еще жив, воевал, но в августе 1944-го, через полгода после описываемого события, он погиб. Где его могила – неизвестно до сих пор.