Галина Василевская - Прощай, Грушовка!

— У тебя какая-то радость? — спрашивает отец.

— Да.

— Не секрет?

— Секрет.

— Дело твое. — И отец опять принимается за свою работу — плетет лапти. Лозы надрала я несколько дней назад, отец распарил ее и теперь плетет лапти сразу из четырех лозин.

Элик вертится на диване, ему не терпится поделиться своей радостью. Наконец он не выдерживает:

— Скоро я своего отца увижу.

Мама собиралась откусывать нитку да так и замерла. Отец с лаптем в руке тоже уставился на него. И я онемела от удивления. Точно все мы играли в «замри».

— Вот и хорошо, — первой очнулась я. — Ты давно мечтал о встрече с отцом. Теперь увидишься с ним. Поздравляю тебя.

— Ты понимаешь, что говоришь, Элик? Кто тебе сказал?

— Это и есть мой секрет. Ко мне человек от него приходил…

И он рассказывает нам, заикаясь от волнения, проглатывая слова. Он жаждет, чтоб и мы поверили во все это:

— Зашла к нам сегодня соседка Мария Юзафович, она на бирже работает. «Тебя, Элик, говорит, человек один спрашивает, он сейчас у меня сидит». Я иду к ней. Человек подает мне руку. «Я Степан, говорит, пришел из леса, из отряда имени Ворошилова. Твой отец меня послал, Петр». Как услышал я про отца, тут же готов был бежать в лес. «Почему же отец сам не пришел?» — спрашиваю. «Не мог, значит. Как мать поживает, как сестренки? Небось тоже хотели бы повидаться с отцом?» — «Конечно, говорю, все хотят его увидеть. Вот обрадуются, когда расскажу».

— Может, он записку от отца передал? Ты ведь знаешь его почерк, — говорит мой отец.

— Нельзя записку передавать: вдруг попадет не в те руки!

— А как он доказал, что от твоего отца пришел?

Я начала сердиться: еще доказательства какие-то нужны!

— Он же про сестренок спрашивал, — вмешиваюсь я, — значит, знает.

Отец не обращает внимания на мои слова и продолжает расспрашивать Элика:

— Ну, а этой соседке своей ты доверяешь? Она не могла ему все про тебя рассказать?

— Зачем? Ведь он сам ко мне пришел.

Мне жалко Элика. У человека радость, он такой счастливый прибежал к нам, а теперь на лице его растерянность. Как ни старается Элик, никак не может переубедить моего недоверчивого отца. Чтобы прекратить этот неприятный разговор, я спрашиваю у Элика:

— Так когда ты увидишь своего отца? Завтра?

— Нет, — отвечает он. — Мне еще нужно одну вещь достать. Степан и денег мне дал… Отец прислал, — поспешно добавляет Элик.

Он говорит об оружии. Без оружия в партизаны не брали, это мне было известно. Все оружие, добытое ребятами — Эликом, нашим Витей, Толей Полозовым, — передано в отряд. А вот теперь, когда Элику самому понадобилось оружие, ничего нет. И он прибежал к Вите: может, в тайнике что-нибудь осталось? Но я знаю, Витя свой пистолет не отдаст. Хорошо, отец Элика догадался передать ему деньги. Может быть, удастся купить оружие. Я гляжу на Элика, и мне досадно. Мой отец, вместо того чтобы порадоваться за Элика, сомневается.

Элик то садится в кресло, то вскакивает и снова повторяет все сначала, старается убедить нас, как хорошо складываются у него дела. Но в то же время чувствуется: недоволен он и собой, и моим отцом. Он хотел уйти, не дождавшись Вити, но все медлил. Подойдет к двери, вытащит из кармана часы, посмотрит на них и снова возвращается. Вся надежда у него была на Витю.

А я бросала сердитые взгляды. Ох уж эти взрослые!

Пришел Витя.

— Выручай, — бросился к нему Элик. — Помоги мне по-дружески. Мне одна вещь нужна, у тебя есть, припрятанная.

Витя сразу понял, чего хочет Элик, и задумался.

— У меня нет. Сам понимаешь. Если даже и есть у кого, так никто не продаст тебе. Самим нужно.

— Помоги. Если не достану, не знаю, что сделаю, — едва не плачет Элик.

Витя колеблется. Наконец он решается:

— Ну ладно, пошли.

— Дети, будьте осторожны, — предупредила мама.

Оставалось два часа до комендантского часа. Успеют ли? Я тихонько вышла из дома, присела на скамейку у дверей.

Мне не сиделось, я выбежала на улицу, но там ждать было опасно, могут застрелить. Уже темнело. Комендантский час приближался, а Вити все не было.

Он возвращался домой не по улице, а дворами. Я увидела его, только когда он уже подошел ко мне.

— Ты чего здесь торчишь? Случилось что-нибудь? — В голосе брата тревога.

— Да нет. Тебя жду.

— Делать больше нечего?

— Ну как, уладили? — Мне не терпелось поскорее узнать, будет ли оружие у Элика и скоро ли он встретится с отцом.

— А ты откуда знаешь, куда мы ходили? — И тут же добавляет: — Я ходил за обувью для тебя. — Витя подает мне настоящие босоножки на деревянной подошве с кожаными переплетами. И даже маленькие каблучки есть.

— Ой! Где ты взял такую прелесть?

Витя улыбается, довольный.

Дома я хвалюсь босоножками. А Витя достает из кармана пузырек:

— Это спирт. Для Нели.

Утром я бегу в больницу. В белую чистую тряпицу я завернула пузырек и положила в карман.

Город расчищают. Улицы стали шире, есть даже тротуары.

Я увидела фашиста-офицера, сошла с тротуара, дала ему дорогу. Вполне хватило бы места и двоим пройти. Но таков приказ Кубэ. Он боится, что прохожий подойдет поближе и стрельнет в упор из пистолета, а потом — в развалины. И поминай как звали. А то и фашиста туда затащит, если вокруг никого нет.

Случалось и такое. И не раз. Вот поэтому Кубэ выдумал этот приказ. Как будто для офицеров так безопасней. Из развалин тоже ведь можно стрелять.

Я подошла к госпиталю. Теперь мне не нужно было расспрашивать, где лежит Неля. Я поднялась на второй этаж, вошла в палату и сразу увидела полог над кроватью, где лежала Неля. Невысокий полог из прутьев. Поверх простыни на полог было наброшено одеяло. И все равно это не согревало ее. Неля дрожала от холода.

Я вынула из кармана пузырек:

— Это спирт. Витя откуда-то принес.

— Дай мне, может, согреюсь, — попросила Неля.

— Он же обожжет, — испугалась я. — Может, разбавить?

— Мне все равно. Только быстрее. Вода в бутылке, на тумбочке.

Я налила в стакан воды и спирту. Вода помутнела, и мне показалось, стакан нагрелся. Одной рукой я приподняла Нелину голову, другой поднесла ко рту стакан. Неля выпила, закашлялась. Лицо покраснело то ли от кашля, то ли от спирта.

— Возьми табуретку, сядь, — сказала Нелина соседка по койке. — Вон у той девочки.

— Так она же сама сидит.

— Сядет на койку.

На всю палату одна табуретка. Я поставила ее у Нелиной койки и села.

— Принесла зеркальце? — спросила Неля.

— Оно разбилось.

Неля кивнула головой. И я не поняла, то ли она поверила мне, то ли догадалась, что не хочу ее расстраивать.

«Почему ей сделали такой полог?» — подумала я.

— Тот бинт вместе с кожей сняли. Такая боль! Помажь спиртом. Говорят, скорее подсыхать начнет.

Я откинула край одеяла. Резкий запах мази ударил мне в лицо. Вот для чего такой полог! К лицу Нели я уже привыкла. Теперь меня поразили ее ноги, потемневшие то ли от мази, то ли от ожога.