Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны

— А ещё какие?

— «Русь изначальная». Там оконцовка, когда выскакивает сотня, а тут же всё войско стоит, и они понимают, что сейчас драка будет — последняя. И они перед смертью — «мёртвые срама не имут» — и доспехи, и рубашки с себя снимают, и остаются по пояс голые с мечами в руках.

— А третий?

— А третий — старый довоенный фильм «Ушаков: взятие Мальты».

Признаться, я был озадачен. В этом выборе круто замешалось детское, эстетское, советское и мужицкое.

Если короче: это очень человеческий выбор; и мне он кажется правильным. Нормальная хронология для человека, помнящего родство: Русь изначальная — Ушаков — Брестская крепость.

— Очень нравится «Кутузов», кстати: тоже старый чёрно-белый фильм, — подумав, добавляет Захарченко. — И «Освобождение». Большие съёмки: два округа участвовало в съёмках фильма — Киевский и Западный.

От такого кино до Шахтёрска и Дебальцево, как в той песне пелось, «четыре шага». Или даже один.

…на работе, я несколько раз был свидетелем, Захарченко, если выпадает свободная минута, включает в компьютере советские военные песни. При мне он несколько раз слушал «Как прекрасно: в дни войны / есть минуты тишины…» в исполнении Николая Караченцева из прекрасного фильма «Батальоны просят огня» по Юрию Бондареву; в другой раз — песню из старого советского фильма «Офицеры», в третий — из «Мгновений весны…»

Героическое наследство прямых предков Захарченко, да эти песни, да книжка про войну Симонова, да правильное кино, — тот самый, кажется, залог, когда из своей, весьма, прямо скажем, разнообразной биографии он вдруг осознанно ступил на путь государственника и солдата.

Вряд ли политики нового времени и нового типа станут коваться из подобных сплавов — увы, нет. Они по-прежнему будут приходить из чиновничьих кабинетов, с их дистиллированными биографиями и постными лицами тайных маниаков. Иногда успешные дельцы будут перебираться в кресла президентов из своих финансовых корпораций, или, на худой конец, шоколадных фабрик. Время от времени, куда реже — во власть будут попадать революционеры, в том числе религиозного толка; или профессиональные военные.

Однако диковатое исключение в лице Захарченко — донецкого пацана, борца, шахтёра, «водителя караванов», ополченца, революционера в силу исторических обстоятельств и президента по случайности, — оно забавляет; а то и радует. В мире ещё случаются странные чудеса.

Другие песни, которые слушает Захарченко, — это не по моей части. Я настолько голую харизму воспринимаю с трудом.

— Есть такая песня хорошая, десантная, — рассказывал он, — и там поётся: «А мы береты надвинем на глаза,/мы по локоть закатаем рукава,/будем резать, будем бить/ и Чикаго разваляем на дрова». Или есть ещё такой стишок, посвящённый Дню Победы: «Хмелел солдат, слеза катилась, / играл трофейный саксофон, / а на груди его светилась / медаль за город Вашингтон». Такое вот восприятие. Почему появляются такие стишки и песни? Это говорит кровь наших предков. Болит внутри! Если мы вернёмся на тысячелетие назад, то тогда мораль была другая. Если оскорбили твой род, твой город, твою страну — ты должен отомстить.

27 октября в Донецком театре оперы и балета прошёл концерт Иосифа Кобзона: непотопляемый советский артист привёз гуманитарку, целую фуру, встречали его как государственного деятеля: охрана, кортеж, — всё это, в сущности, было объяснимо — до него артисты подобного уровня в воюющий Донецк не приезжали.

Вместе с Захарченко они исполнили на концерте песню «Я люблю тебя, жизнь».

— Ему бы лет на пятьдесят меньше — думаю, он бы, сто процентов, с автоматом уже сидел в окопе, — рассказал Захарченко. — Психует сильно, очень сильно психует, и воспринимает то, что здесь происходит, реально как зверства. Проедет по городу, насмотрится… Перед концертами его обкалывают — он же на обезболивающих выступал здесь. Очень сильный мужик, очень.

— И концерты даёт — по четыре часа…

— Последний раз распелся, почти шесть часов пел. Другой раз на улице устроил выступление… Сейчас таких не делают.

Когда речь заходит о Кобзоне, сразу вспоминается одна старая песня Константина Кинчева, называвшаяся «Всё это рок-н-ролл». Там ещё были слова: «Здесь каждый в душе Сид Вишес, / а на деле — Иосиф Кобзон».

Кобзон, как вы понимаете, в этой песне был представлен как символ конформизма — в противовес панку и нонконформисту Вишесу.

Но когда Кобзон дал, один за другим, несколько концертов в Донецке и в Луганске — за что немедленно был обложен самыми разнообразными санкциями, став много где невъездным, — я с невесёлым смехом пошутил, что Кобзон — это и есть Сид Вишес; едва ли не в единственном роде.

Представители российской эстрады, чьи имена даже называть не хочется, чтоб бумагу не обидеть, — эти перекормленные паяцы с мутными глазами, увешенные многочисленными орденами и медалями, которые даже настоящим солдатам достаются редко, — так и не докатились за два года войны в Луганск или Донецк. Да и в Крым тоже. За что их, позвольте спросить, награждали? За какие такие боевые заслуги?

Седые бойцы рок-н-ролла, молодые бойцы рэпа, ставшие для миллионов символами стойкости, вернувшие подросткам и молодым мужикам ощущение традиции, русскости, принадлежности к славянскому миру, — и эти едва ли не поголовно слились. Их так ждали, а они не явились.

Исключения можно по пальцам пересчитать — певица Чичерина, Саша Скляр, группа «Агата Кристи» в усечённом составе — только старший брат Вадим, без Глеба, которому переизбыток кислоты в мозгу, видимо, мешает какие-то вещи осознать, группа «7Б», певец Джанго, рэперы Типси Тип, Рэм Дигга, Птаха и «Саграда». Даже десяти наименований нет — это на всю Россию, где есть полсотни маститых рокеров, сотня бойких рэперов, дивизия шансонье, и так далее, и тому подобное.

Помню Александра Розенбаума, какого-то потасканного и неопрятного, на одной пресс-конференции, где он, в своей самоуверенной манере, хрипло басил о том, что Крым — русский, а Донбасс надо вернуть, и доводы приводил отменные: он-де ездил на гастроли по Юго-Востоку Украины, от Одессы до Харькова, — его отлично везде встречали, полные залы. Поэтому какая ещё война — если залы полные и люди аплодируют? Доводы неоспоримые.

Или, может, самого Александра Семёновича стоит передарить Украине, раз его тут так любят?

Чаще всего (здесь мы уже не о Розенбауме) любимцы публики оказываются то ли инфантильны, то ли пугливы, то ли волнение о своих будущих гастролях по европам или судьба недвижимости за границей пересилили всякие гражданские побуждения в них — если они даже имелись, что тоже сомнительно.

На этом фоне даже человеческая поддержка — и та оказалась на вес золота.