Марина Чечнева - Небо остается нашим

Катя Рябова в это время тренировала летчиц, и на поиски катеров мне приходилось летать с молодыми штурманами. Вот когда я особенно остро почувствовала, как необходимы в нашем деле слетанность, уверенность в товарище. Молодые штурманы как будто неплохо овладели своей профессией, в воздухе работали старательно, и все же мне постоянно приходилось быть настороже, самой следить за обстановкой, за курсом. В густом тумане, который подолгу висел над морем, немудрено было "столкнуться со своими же самолетами, вдоль и поперек прочесывавшими заданный квадрат. Постоянно грозила также опасность нападения вражеского истребителя, так как поиски производились днем.

Однажды так и случилось. Увлекшись поиском, я не заметила, как немного прояснилось. Горючего в баках оставалось мало, и я решила набрать высоту, чтобы в случае чего дотянуть до берега на планировании. Задрав нос, У-2 по спирали полез вверх. Как раз над нами тучи слегка [147] разошлись, и сквозь рваную их пелену чуть голубело небо.

Окошко все ширилось, прояснялось, один край его уже загорался румянцем под лучами солнца. Хорошо бы забраться туда хоть на секунду, взглянуть, что творится там, за толстым слоем облаков. Жаль только, потолка не хватит.

- Товарищ командир! - прервал мои раздумья испуганный голос штурмана. - Поглядите. Наверное, фашист.

Я и сама уже заметила мелькнувший в разрыве туч двойной фюзеляж «рамы» (так называли фронтовики быстроходный, необычной формы вражеский разведчик). А заметил ли гитлеровец нас? Во всяком случае, я сразу положила машину на крыло и скольжением повела ее вниз. Только бы войти в «молоко»! Если успеем - спасены: фашист побоится низко висящего над морем тумана и оставит нас в покое.

А может, он нас не заметил и мои страхи напрасны? Нет, не напрасны. Темную кромку облаков прочертили трассы пуль. Я взглянула вверх, и мурашки поползли по спине: накренившись и беспрерывно строча из пулеметов, на нас стремительно падала фашистская «рама». Расстояние быстро сокращалось.

«Кажется, не успею, - мелькнуло в голове. - А, была не была!»

Расстояние до фашиста было совсем небольшим, когда я в отчаянии перевела самолет в пикирование. Это было опасно: до воды могли оказаться считанные метры и тогда неизбежна гибель. Но иного выхода не было!

«Та- та-та» -застучали над головой пулеметные очереди. И все мимо. А вот и туман. Густая пелена уже плотно окутала нас. Я тут же взяла ручку на себя, и У-2, как разгоряченный конь, почувствовавший стальные удила, стал замедлять бег. Описав плавную дугу, он перешел в горизонтальный полет. И вовремя - под крылом показались вспененные гребни волн.

В наушниках послышался вздох облегчения - для молодого штурмана это было трудное испытание.

* * *

Бои за плацдарм на берегу Крыма продолжались. В конце концов советскому командованию удалось перебросить в Эльтиген подкрепление. Преодолевая ожесточенное [148] сопротивление врага, десантники медленно, но верно вгрызались в немецкую оборону и постепенно расширяли плацдарм. Мы оказывали пехотинцам и морякам посильную помощь, из ночи в ночь обрабатывая вражеские позиции.

Летали мы в то время много. Однажды после особенно удачного вылета Катя Рябова сказала:

- Знаешь, Марина, мы ведь не представляли вначале, что будем делать на фронте - стрелять из автомата, варить борщ для бойцов или перевязывать раненых. Нам, студенткам, было все равно. Лишь бы воевать, бить ненавистного врага. На нашу долю выпала война в небе. Я считаю, нам повезло. Хотя вряд ли ты услышала бы от меня другие слова, если бы из нас подготовили артиллеристов, санитарок или снайперов…

На протяжении всей войны мы мечтали о мирной жизни.

- Вы представляете, девушки, - восклицала Катя, - как будут счастливы наши люди после войны! Вот смотрю я на своих однополчанок, бывших студенток: для многих после победы жизнь начнется с того, на чем остановила ее война, но по-другому, сильнее и глубже они будут ценить все, что дает нам наша страна, наша молодость…

Как- то перед вылетом на боевое задание, сидя уже в кабине самолета, я наблюдала за Катей. Вот она стоит и спокойно смотрит, как девушки-вооруженцы подвешивают бомбы. Ей предстоит лететь вместе со мной. Самолет может попасть под огонь зениток, его могут поймать лучи прожекторов, перехватить истребители противника… Словом, полет может оказаться последним. Но Рябова спокойна. И я подумала: «Неужели это та самая Катя, которая по полчаса стояла перед дверью, не решаясь войти в комнату, где принимал зачеты профессор? Катя, для которой редкая четверка вместо пятерки была самым большим огорчением в жизни?»

Ноябрьской ночью сорок третьего года мы шли бомбить скопление немецких частей и техники на станции Багерово, расположенной западнее Керчи. С воздуха станцию прикрывали крупные силы ПВО. Одних прожекторов насчитывалось свыше двадцати. Чтобы ввести гитлеровцев в заблуждение, мы, набрав высоту, пошли на Багерово с тыла, а затем, приглушив мотор, стали планировать на цель. Но именно в этот момент заработали прожекторы. [149] Лучи быстро поймали нас. Открыли огонь зенитки. Катя дала команду держать курс. Я все время маневрировала по высоте. Рябова «повесила» над станцией две осветительные бомбы. На путях стали хорошо видны эшелоны. А обстрел с каждой минутой становился все гуще. Но вот Катя навела меня на цель, и вниз полетела серия бомб.

Задание было выполнено.

* * *

Погода в ноябре резко ухудшилась. Частые снегопады, перемежающиеся с дождем, туманы, низкая облачность - все это сильно мешало полетам.

На фронте тоже наступило временное затишье. Потеряв надежду сбросить советских десантников в море, враг усиленно укреплял свою оборону. Наши части на Керченском полуострове тоже окопались и ожидали подкреплений.

Командование полка решило использовать короткую передышку для отдыха летного состава. Меня и Катю Рябову послали на две недели в Кисловодск.

- Смотрите не влюбитесь, - шутливо напутствовала нас майор Бершанская. - В санатории много офицеров, нас уже знают, и каждому будет лестно познакомиться с вами. Так что держитесь по-гвардейски.

- Ничего, - ответила Катя, - у нас до конца войны одна-единственная, неизменная любовь - любовь к бомбежкам.

- Ой ли? - улыбнулась Ирина Ракобольская. - Когда-то и я так думала. А стал на меня в университете заглядываться один паренек, и чуть не потеряла свободу.

- Так то в мирное время.

- А на войне тем более мы все стосковались по теплой улыбке и ласковому слову. Да и что в этом плохого? Я сама давно влюбилась бы в какого-нибудь бочаровского парня, да вот Евдокия Давыдовна не разрешает. Говорит, начштабу, да на фронте - любить не положено.