П. Курочкин - Курс — пылающий лес. Партизанскими тропами

Это сейчас летчики водят самолеты в облаках и ночном небе, в снегопады и туманы, но в наше военное и далекое время искусством слепого вождения владели немногие пилоты. Звание мастера ночного пилотирования встречалось не чаще, чем звание Героя Советского Союза.

Сережа Борисенко был одним из таких летчиков. Но в первый разведывательный полет к партизанам даже он вынужден был взять с собой штурмана, который помог бы в быстро меняющейся ночной обстановке определить правильный курс. [106]

Летчик и штурман облачились в теплые комбинезоны, взяли с собой автоматы и пошли к самолету.

Снег сыпал с неба. Поддувал сырой ветер. Вдруг кто-то из техников увидел в просвете звезды! Неужели скоро развиднеется?

Помигав навигационными огоньками, По-2 пошел на взлет и сразу скрылся из глаз.

Борисенко нужно было преодолеть 240 километров. Столько же — обратно да затратить какое-то время на поиски озера. Ждать надо было его не меньше пяти часов. Но никто не сомкнул за это время глаз. Слишком долго тянулась эта ночь.

С собой Сергей взял патроны и рацию для партизан. Он должен сразу после приземления дать знать о себе.

Однако эфир безмолвствовал.

Лишь перед самым рассветом рация заработала. Кодом Борисенко сообщил, что в пути несколько раз попадал под прожектора и огонь зениток, пришлось уклониться от курса и долго блуждать. Озеро и партизан он нашел, однако горючего на обратный путь не хватило.

— Придется друга выручать вам, Курочкин, — сказал комэск Ковалев.

— Когда прикажете вылетать, Иван Алексеевич? — спросил я, надеясь, что командир пошлет меня немедленно.

— Следующей ночью. А днем тщательно разработайте маршрут, постарайтесь обойти все зенитные установки, о которых сообщил Борисенко.

Я засел за расчеты, а Григорий Дебелергов стал приспосабливать к самолету дополнительную емкость для бензина, который требовалось перекачать в машину Сергея.

Высчитал я курс самым тщательным образом. Надо ли говорить, что летчик должен знать арифметику на «пять с плюсом». Но ведь бывало, из-за небрежности или торопливости при подсчете остатка горючего неправильно помножит он «семь на восемь» и садится на вынужденную где-нибудь на вражеской территории с пустыми баками. Или знает, что без полетной карты лететь нельзя, и должна она быть в планшете, а он засунет ее в голенище сапога, бытовал такой фронтовой шик, а карта в полете вывалится на пол, ее не достать, так как руки заняты управлением. Станет тянуться, потеряет пространственное [107] положение, сорвутся с мест знакомые ориентиры — и заблудишься.

Конечно, ошибку можно исправить, но до тех пор, пока не переступишь известной границы. Тот, кто помнит о ее существовании, не впадет в панику, сумеет удержать себя в руках. Самая страшная ошибка в полете — растерянность. Поэтому, что бы ни случилось, надо знать — пока ты хозяин положения и диктуешь свою волю машине, бояться тебе нечего. А растеряешься — тогда тебе конец.

С училища я запомнил такой «урок». Однажды при полетах зимой пошел я на посадку, убрал газ до минимальных оборотов и планировал. Мотор на морозе остыл. Когда я почувствовал, что до знаков не дотяну, дал газ, чтобы оборотами подработать точное приземление, а мотор чихнул и заглох. Вместо того чтобы спокойно оценить обстановку и попытаться все же дотянуть до аэродрома, я принял суматошное решение идти на вынужденную. Взгляд зацепился за лужок, туда я и плюхнулся. Лужок же оказался болотом... Не разведи паники, спокойно бы сидел я на аэродроме, а вот растерялся, и слава богу, что машину не поломал, но вымок и продрог основательно...

Закончив работу с картой, пошел докладывать Ковалеву о готовности к полету.

Комэск стал придирчиво рассматривать разработанный мною маршрут. Однако ни одной ошибки он не нашел.

Я взлетел с таким расчетом, чтобы над линией фронта пройти уже в темноте. Набирая высоту, подошел к линии боевого соприкосновения с врагом. По-прежнему она хорошо определялась перестрелкой с обеих сторон и множеством осветительных ракет, которые немцы пускали почти непрерывно, чтобы помешать нашим пехотинцам-разведчикам.

Вдали, чуть левее продольной оси самолета, вспыхивали длинные ярко-голубые лучи вражеских прожекторов. По ним можно было определять крупные опорные пункты противника. Лучи, периодически устремляясь в небо, отыскивали самолеты.

Подлетая к месту посадки, я помигал бортовыми огнями. На земле вдоль посадочной площадки выпустили зеленую ракету... Направление и цвет выпущенной ракеты совпадали с паролем. Теперь можно заходить на посадку. И тут же запылали ярче посадочные костры. [108]

На партизанской стоянке меня ждали Сережа Борисенко и Коля Черников. Добровольные помощники помогли заправить их самолет горючим из бака, приготовленного моим техником.

Мы торопились до рассвета вернуться на свой базовый аэродром. Но партизанам было жаль нас отпускать.

— Завтра прилетим обязательно!

— Прилетайте! Прилетайте! Будем ждать вас всю ночь! — кричали партизаны.

Нам дали наказ привезти побольше табаку, свежих газет.

Простившись, мы с детьми на борту вылетели в обратный путь.

Возвращаться было легче. Правда, ориентировка по-прежнему была сложной, но летели увереннее. Особенно хорошо почувствовали себя, когда линия фронта осталась позади.

Срулив самолет в сторону от посадочной полосы, выключаю мотор и быстро вылезаю из кабины.

Катит «санитарка», бегут механики, подходят летчики...

На следующую ночь с Сергеем Борисенко до отказа нагрузились боеприпасами, газетами, достали конвертов, бумаги и, конечно, несколько пачек табаку... От себя лично Сергей собирался подарить партизанам свою любимую книгу «Заветное слово Фомы Смыслова» и сделал такую надпись: «Народным мстителям от летчика старшего лейтенанта Борисенко С. Беспощадно истребляйте немецких захватчиков!»

В обратном рейсе, обойдя стороной Идрицу, мы, посчитав себя в безопасности, вдруг попали в клещи трех прожекторов. Оказывается, это был незнакомый нам укрепленный немцами район, где железная дорога скрещивалась с четырьмя шоссейными. Глаза слепило. Зенитки открыли бешеный огонь. Прожектора находились прямо под самолетом.

Убрав газ, крепче сжимая рычаги управления, мы начали пикирование с высоты тысяча семьсот метров среди разноцветного фейерверка зенитно-пулеметных огней, щедро посылавшихся снизу вдоль лучей прожекторов. Я оторвался от огней, но самолет Сергея продолжал оставаться освещенным. Тогда он резко ввел машину в левый вираж и выскользнул из огня, продолжая пикировать с новым курсом. Потеряв самолет, прожектора зарыскали по сторонам. Снаряды и пули по-прежнему [109] летели в пространство в надежде настичь цель. На высоте шестисот метров, взяв первоначальный курс, самолет устремился к линии фронта. Но не прошло и полминуты, как снова самолет Сергея был схвачен прожекторами. Ну как после этого не рассердиться на небесный тихоход, который не успевал отлететь подальше от преследовавших прожекторов?!