П. Курочкин - Курс — пылающий лес. Партизанскими тропами

безмолвии стояли высокие со сны вокруг небольшой поляны. По среди поляны группа

партизан с обнаженными головами отдавала по следние почести героям. Все смотрели на

братскую могилу. На глазах слезы. На почерневших от зимней стужи и обжигающих весенних

ветров усталых партизанских лицах печаль.

Сурова и грозна партизанская печаль. Но не кручина будет глодать сердца партизан, а еще

более лютая ненависть к врагу, которая порождает и смело сть, и находчиво сть, и отвагу.

Ночевали мы в селе Дулеба в небольшом пустом доме. Рано утром меня разбудил мой

порученец и сообщил, что пришла Нюра Соколова по какому-то срочному вопро су. Я наскоро

оделся и, не зажигая коптилки, при которой сидели вечером над картой, спро сил Нюру, с чем

она пришла, не умер ли кто из раненых. Нюра успокоила меня, что в санчасти все живы, но

попро сила зажечь светильничек.

- Тут надо вам срочно прочитать одну бумажку, - прошептала она, - а только Саша пусть

за дверями по стоит и никого пока не впускает.

Несколько озадаченный, я приказал порученцу зажечь огонь и подежурить за дверью.

В комнате замигал настолько слабый желтый огонек, что, когда Саша закрыл за собою

дверь, он чуть не погас. А Соколова сразу же до стала из-за пазухи крохотную лощеную

бумажку и дрожащей рукой подала мне.

- Читайте, товарищ комиссар, и растолкуйте мне, что оно такое.

Я пробежал глазами несколько строчек печатного немецкого шрифта на клочочке бумаги

и, наверное, очень взволнованно спро сил Нюру, где она это взяла, потому что она совсем уж

тихо спро сила в свою очередь:

- А что оно такое?

- Гестаповский пропуск. С этой бумажкой в любом немецком учреждении человека

примут как своего.

- Чи ж то правда! Так кто ж она такая, та красуля?

И, придвинувшись ко мне, Нюра в самое ухо рассказала, откуда у нее эта бумажка.

По сле журавичского боя к нам пришла группа беженцев с про сьбой принять в отряд. Мы

взяли только двоих, как более боеспо собных, а о стальных устроили в селе. Принятые нами

были муж и жена. Оба учителя. Ему было лет тридцать пять. А ей немного меньше. Несмотря

на образованно сть, оба заявили, что готовы исполнять любые поручения. А так как они не

претендовали на то, чтобы находиться вместе, то его мы по слали в хозвзвод, по скольку он

даже стрелять не умел, в чем смущенно сознался сам, а она же стала помогать повару, а когда

надо, то и санитарам. С первого дня эта женщина как-то прильнула к Соколовой, и жили они

вместе. И вот минувшим вечером эта красавица укладывала свою черную ко су и выронила

эту туго скрученную бумажку. Сначала Нюра подумала, что это о статок бигуди, но что-то ее

толкнуло развернуть бумажку, и она это сделала, когда красавица вышла. И вот что оказало сь.

Я ото слал Нюру до сыпать утренний сон, а сам тут, же пошел к Голубовскому. Бывший

начальник минского отделения милиции И. И. Голубовский возглавлял спецчасть отряда.

Суховатый, небольшого ро ста, очень тихий человек, Голубовский все делал не спеша.

Про смотрев бумажонку, он как-то уж очень хладнокровно сказал:

- Грубо они работают. Заткнуть бабе в голову такой документ - это же пойти на явный

провал.

И он рассказал, что от могилевских подпольщиков ему давно известно, что областная

школа фашистских разведчиков подготовила большую группу шпионов-диверсантов и

заслала их в партизанские отряды по всем районам. В некоторых отрядах уже обнаружены и

сигнальщики, и отравители, и диверсанты. И вот оказались они и в нашем отряде.

- Так они, значит, с мужем вдвоем? - спро сил он.

- Никакие они не муж и жена, - махнул тот рукой. - И их не двое, а четверо. Двое у меня

давно на прицеле. Так что теперь всех можно брать.

- Почему мне ни слова об этом не сказали? - спро сил я с обидой.

- И командир не знает. Даже самому себе молчал до поры, - все так же холодно ответил

Голубовский. - Метод, дорогой товарищ комиссар. Не обижайся. Нужно было очень спокойно

следить за каждым шагом этого зверья.

В этот день все четыре шпиона предстали перед партизанским судом. У женщины был

найден яд для горячей пищи. Его было так мало, что помещался он в путницах на платье, но

и этой мало сти было до статочно, чтобы отравить несколько сот людей.

По сле этого случая мы стали строже подходить к проверке тех, кого принимали в отряд.

В группу Голубовского мы добавили еще несколько человек по его выбору. Теперь мы

убедились, что этот отряд является нашим надежным щитом.

* * *

Сани, на которых зимой возили раненого Шумилина, давно заменили пароконной

повозкой, и теперь эта подвода называлась редакцией. В распоряжении Бориса был

радиоприемник "Север-бис". Он принимал сводки Совинформбюро, а потом Хухряков и

Астафьев размножали их, переписывая от руки. Комиссары и политруки зачитывали сводки и

передавали тем, кто шел на задание, для распро странения среди населения.

Зная правду о событиях на фронте, люди лучше отно сились к партизанам.

Однажды в походе ко мне подбежал Хухряков и с таинственным видом пригласил в

"редакцию". Я улыбнулся, вспомнив, что у нас подразумевается под редакцией, и веселым

тоном спро сил адрес редакции и на каком этаже она помещается.

Хухряков принял шутку и, не задумываясь, ответил:

- Адрес нашей редакции: тыл врага, а этаж, пожалуй, второй. Сейчас вы увидите, что

сделано, и скажете сами, что мы поднялись этажом выше!

Я давно чувствовал, что редакционная тройка что-то затевает. Но молчал. И сейчас

сделал вид, что ни о чем не догадываюсь, и пошел вслед за редактором. Мне, признаться,

очень хотело сь знать, чем хотят меня обрадовать мои друзья. Но то, что я увидел, превзошло

все мои ожидания. Когда я догнал повозку, Лев Астафьев торжественно подал мне большую

общую тетрадь. На голубой картонной обложке тетради огромными красивыми буквами

было написано:

"Партизан-диверсант". Более мелким шрифтом расшифровывало сь: "№ 1, май, 1942 год.

Орган командов. и парт. организации 128-го партизанского отряда".

А над всем этим красными буквами были начертаны слова, которые были и символом, и

боевым кличем партизана:

"Смерть немецким оккупантам!"

- Журнал! - благоговейно взяв эту тетрадь в руки, произнес я, кажется, дрогнувшим

голо сом. - Наш, партизанский, журнал!

В той обстановке эта вещь была очень дорога мне, партизанскому комиссару, как знак

возро сшего само сознания моих товарищей по борьбе, уверенно сти в своих силах. Наши

листовки, сводки уже побывали в руках полицаев и самих немцев. За голову одного из тех,

кто печатает их, в фашистской областной газете обещались огромные деньги. Что же дадут