Иван Василевич - Подвиг живет вечно (сборник)

Алойзы, вероятно, решил отвести наши мысли от горьких предчувствий, сказал бодро:

— Не знаю, кому как, а мне больше всего запомнился наш переход через линию фронта… По самой крутизне пробирались. Большая группа шла — больше ста человек… Помнишь тот ледяной обрыв? — спросил меня.

— Помню, конечно. Еще бы не помнить?!

…Мы подошли к обрыву и остановились… Весь его склон был покрыт ледяной коркой, а внизу, в теснине, чернела протока и журчала, струясь по камням, ледяная горная вода.

Я боялась спускаться по льду — из него кое-где торчали деревья, и я боялась налететь на дерево при спуске, изуродоваться боялась… Мужчины были смелее. Они запросто садились на лед и скатывались вниз, посмеиваясь при этом. Не знаю, не видела, когда и как спустился майор, но в том, что он был одним из первых, не сомневалась. Ему ведь везде надо было показать пример! Уходили драгоценные минуты… Около меня суетился Завада. Он взял у меня сумку с радиостанцией, уговаривал быть смелее, решиться… И вижу, майор зовет снизу! Почти не глядя перед собой, я села на лед — и… скатилась прямо к речке, к ледяной воде. Майор тут же подхватил меня, поднял…

— А помнишь, какой большой мешок немецких документов мы передали советским командирам в Бельско? — спросил Алойзы с гордостью, сверкнув улыбкой.

Я молча кивнула. А партийный секретарь начал расспрашивать, что было в том мешке, какие документы?..

Мы с Алойзы переглянулись: мы-то знали, сколько было там приказов, донесений, штабных карт со всевозможными пометками, чертежей линии обороны, которая строилась немцами буквально за домом Эльзы, сведений о дислокации и численности воинских частей, отделений гестапо, полиции — много-много всего, что удалось добыть.

И еще мы с Алойзы помнили, как полковник, командир встретившей нас на советской стороне части, пригласил майора к себе в штаб для личного доклада об обстановке за линией фронта, то есть обстановке в Бренне, Устрони, Скочуве, Цешине, Голешуве, Щырке — в том самом районе, где за шесть с половиной месяцев майор изучил каждую тропинку, каждый мостик через Вислу, Бренницу, Лесницу…

А когда они вышли из штаба, то оба весело улыбались, и полковник, прощаясь с нами, сказал; «До свидания!», а майору крепко пожал руку.

В те дни я была во власти одной мысли; неужели наступает время, когда я и майор будем вместе… вместе…

Военный прокурор 76-й Ельнинской стрелковой дивизии капитан юстиции Агабеков переписывал ответ на повторный запрос прокуратуры Московского военного округа в отношении офицера штаба дивизии старшего лейтенанта Казакевича Эммануила Генриховича, 1913 года рождения, кандидата в члены ВКП(б) с 28 марта 1942 года, которому, по-видимому, могло быть предъявлено обвинение по статье 246 Уголовного кодекса РСФСР. Ответ надо было согласовать с командиром дивизии и направить в Москву не позднее 24 апреля 1944 года.

Из запроса следовало, что Казакевич 26 июня 1943 года самовольно оставил свою воинскую часть (4-ю курсантскую запасную стрелковую бригаду, находившуюся в г. Владимире) и с тех пор не вернулся к месту службы. По закону военного времени самовольное оставление части или места службы лицом офицерского состава продолжительностью более десяти суток каралось лишением свободы на срок от пяти до десяти лет, а Казакевич находился в «бегах» уже около года.

В момент запроса центральной прокуратуры соединения 47-й армии действовали под Ковелем в очень сложной обстановке. Немецким войскам удалось деблокировать город, введя в бой танковую дивизию СC «Викинг». Весенняя распутица, лесисто-болотистая местность до крайности затрудняли решение боевых задач.

Незадолго до этого в командование нашей армией вступил генерал-лейтенант В. С. Поленов — тринадцатый по счету командующий за два с небольшим года существования 47-й армии. Надо было привыкать к новому командующему. Генерал Поленов был человек решительный, но весьма своеобразный и крайне нетерпеливый. Он доставлял немало хлопот разведчикам, поскольку в любой момент мог потребовать исчерпывающие данные о противнике, несмотря на то что не всегда толком было известно точное расположение даже своих собственных войск. Следует иметь в виду, что в тот период сведения из войск поступали в штаб армии с большими перебоями: банды бандеровцев, орудовавшие в полосе армии, систематически уничтожали линии связи и нападали на связистов.

Особенно неясное положение сложилось перед фронтом 76-й стрелковой дивизии, начальник разведки которой был освобожден от занимаемой должности. 76-я дивизия в составе войск 47-й армии, ведя тяжелые бои в районе Ковеля, понесла большие потери в личном составе. Каждый солдат и офицер, способный оставаться в строю, был незаменим. Командир дивизии понимал, что в сложившихся обстоятельствах рассчитывать на успех боя, не имея точных разведывательных данных о противнике, дело безнадежное. Разведку следовало немедленно усилить и заменить бывшего начальника дивизионной разведки более опытным и энергичным офицером, способным разобраться в мешанине многочисленных разрозненных немецких и венгерских частей, отошедших в район Ковеля и продолжавших упорно оборонять занимаемые позиции. И тогда, в начале апреля 1944 года, старший лейтенант Э. Г. Казакевич был назначен начальником 2-го (разведывательного) отделения штаба дивизии. В общем виде группировку войск противника на Ковельском выступе он представлял. Дивизионной разведке необходимо было точно установить боевой и численный состав противника непосредственно в полосе 76-й стрелковой дивизии. Новый начальник разведотделения штаба дивизии энергично взялся за дело. План разведки успешно выполнялся. Казакевич лично участвовал в организации ночных поисков и захвате контрольных пленных. Претензий к нему со стороны командования не было.

Все это о новом начальнике 2-го отделения дивизионный прокурор знал и по-человечески понимал, что дело о самовольном оставлении Казакевичем своей части в городе Владимире следовало бы прекратить, но как юрист обязан был руководствоваться законом.

Проще всего в ответе прокуратуре Московского военного округа было бы ограничиться подтверждением прохождения службы старшим лейтенантом Казакевичем в 76-й стрелковой дивизии, его собственным объяснением по этому поводу и официальной справкой о прохождении военной службы, утвержденной командиром дивизии. Личное дело Казакевича осталось в штабе курсантской бригады и в дивизию не поступало.

На основании имеющихся материалов Агабеков заготовил обстоятельную справку, согласовав ее с начальником штаба и с уполномоченным особого отдела СМЕРШ.