Владимир Дубровский - Наше море

На железнодорожной станции пронзительно кричали маневровые паровозы, на кораблях отбивали склянки, на эсминце горнист звонко играл на трубе встречу флагману; всюду хрипели, говорили и пели репродукторы.

Бодро, напряженно шла жизнь в военном порту в перерывах между тревогами, бомбежками и выходами кораблей в море.

На первом этаже небольшого двухэтажного здания, стоявшего на набережной, все время хлопали двери, в [78] коридоре толпились офицеры всех рангов, матросы и старшины. Здесь разместился постоянный представитель бригады траления и заграждения бывший инженер–механик БТЩ «Гарпун» воентехник 1 ранга Яков Георгиевич Назаров. Энергичный, быстрый, он, казалось, был создан специально для этой беспокойной должности и один выполнял обязанности целого штата работников. За плечами этого скромного человека был богатый жизненный опыт: участие в Октябрьской революции, дальние арктические походы, боевые дела в обороне Одессы и Севастополя.

Тральщики и сторожевые катера проходили в порту ремонт, каждую минуту им требовались сварщики и электрики, плотники и слесари, кабель и листовое железо, бензин и соляр — все это надо было доставлять на корабли. А сегодня был особенно беспокойный день. С утра не ладилась постановка тральщика в док, в телефонной трубке пропадала слышимость, и Назаров в десятый раз начинал ругаться с телефонисткой. Вдруг открылась дверь, и в комнату вошел контр–адмирал Фадеев.

Назаров встал из–за стола с телефонной трубкой в руке и, увидев контр–адмирала, поспешил к нему:

— Здравствуйте!

С досадой махнув рукой на такое сугубо гражданское приветствие, контр–адмирал спросил:

— Глухов уже прибыл?

— Так точно. Глухов находится на катерах.

— Пригласите его ко мне!

Глухов, помолодевший и веселый, влетел в комнату.

— По вашему приказанию…

— Ну поздравляю, Дмитрий Андреевич, поздравляю! — проговорил, улыбаясь, контр–адмирал, идя навстречу Глухову. Все находившиеся в комнате приветливо смотрели на Глухова. Оказывается, только что в штабе флота контр–адмиралу сообщили о назначении Глухова командиром 1‑го дивизиона сторожевых катеров и о присвоении ему звания капитан–лейтенанта.

Контр–адмирал, продолжая разговаривать с Глуховым, придвинул к себе телефон, но позвонить не успел. Открылась дверь, и в комнату вошли флагманский артиллерист Федоренко и следом за ним худощавый, среднего роста капитан–лейтенант Терновский. [79]

— Товарищ контр–адмирал! Капитан–лейтенант Терновский, назначенный на должность флагманского артиллериста бригады, прибыл в ваше распоряжение!

— Так вот вы какой! Мне уже докладывали о вас, — с улыбкой проговорил Фадеев и опустил телефонную трубку на рычаг. — Это хорошо, что вы к нам назначены. У нас соединение большое, много плаваем, корабли получили новое оружие. А с чего вы решили начать?

— Если вы утвердите план, товарищ контр–адмирал, то мы с Федоренко просим разрешение завтра провести в море учебные калибровые стрельбы по щиту. Мы были на кораблях и проверили тральщики «Мина», «Искатель», и «Арсений Расскин». Они вполне подготовлены к стрельбе.

— То, что вы уже в море собрались, похвально! — ответил с удовлетворением Фадеев и посмотрел на Федоренко.

Федоренко подтвердил, что корабли к выполнению артиллерийских стрельб подготовлены.

В комнате стало очень тихо. Грохот, шум и говор людей в порту глухо доносились сквозь закрытое окно.

— Вы что же, успели основательно ознакомиться с нашими кораблями? — снова, обращаясь к Терновскому, спросил контр–адмирал.

— Мы с капитаном 2 ранга Федоренко только что с тральщиков. Кроме того, товарищ контр–адмирал, когда я был флагартом Новороссийского ОВРа, у нас длительное время стояли на ремонте ваши корабли «Искатель», «Мина» и «Армении Расскин». С организацией службы на тральщиках я с того времени знаком.

— Хорошо! — сказал контр–адмирал и встал из–за стола.

Терновскнй тут же сообщил по телефону флагманскому артиллеристу флота о том, что стрельбы назначены на завтра, и просил его на них присутствовать.

Фадеев вышел из комнаты, все офицеры последовали за ним. Когда садились на сторожевой катер, стоявший по корме линкора, солнце поднялось уже высоко и по–весеннему молодо и весело пригревало берег, море и корабли. На линкоре «Севастополь» принимали боезапас. Лязгали стальные цепи талей, и огромные снаряды скрывались в утробе корабля. Матрос висел на беседке за бортом линкора и начищал крупные медные буквы,

Контр–адмирал Фадеев стоял на левом крыле мостика и, разговаривая с Федоренко, изредка посматривал то на бушующий прибой, то на командира катера лейтенанта Верёщака, находившегося у машинного телеграфа.

Терновский заметил, как Глухов подошел к командиру, что–то сказал ему и стал рядом.

Катер шел теперь в мутный грохочущий прибой. Командир катера должен был осторожно, чтобы не наскочить на отмель, и в то же время быстро и решительно рассечь толчею, образовавшуюся от встречных потоков речной воды и морского прибоя, и войти в реку.

Терновский почувствовал, как катер прибавил ход. Он шел сейчас прямо на корпус бывшего крейсера «Коминтерн». Когда крейсер был совсем уже близко, катер круто повернул вправо к низкому зеленому берегу. Командир еще раз перевел ручки телеграфа на «самый полный вперед».

На рассвете следующего дня тральщики вышли в море.

Все три корабля в этот день отстрелялись удачно.

Только вечером, перед наступлением темноты, Терновский на рейдовом катере возвратился на плавбазу. С сияющим обветренным лицом, с неостывшим нервным напряжением, когда в ушах еще грохочут артиллерийские залпы и под ногами качается палуба, Терновский докладывал начальнику штаба:

— Стрельбы прошли удачно! Лейтенант Смоляков с тральщика «Мина» прямым попаданием на восьмом выстреле подбил у основания стойку щита.

Выйдя из каюты, Терновский облегченно вздохнул. Первый экзамен в новом соединении он выдержал…

Удивительно спокойно было в этой укромной гавани на Кавказском побережье. Совсем небольшое расстояние отделяло Батуми от шумного Поти, нашей главной военно–морской базы, но Глухову казалось, что он попал в иной мир.

И в бухте, и на берегу стояла теплая влажная тишина. На набережной в Батуми зеленели высокие пальмы. Только что отцвели белые, словно фарфоровые, магнолии. Аромат цветов доносился до причалов тесного порта и смешивался с запахами тины, рыбы и нефти.

Порт жил своей жизнью. Огромный танкер, стоявший на рейде, откачивал из трюмов мутную воду, и она лениво выплескивалась у борта. Шумел белый прибой у каменной кладки волноломов, скрипели сходни, — и легкий ветер гулял по гофрированным крышам пакгаузов.