Георгий Миронов - Мы поднимались в атаку

Когда мы окружаем его и командира, тот одергивает портупею, поправляет фуражку и начинает говорить — четко, по-военному лаконично:

— Враг сбрасывает на наши города и села фугасные, осколочные и зажигательные бомбы. Иногда фугаски не разрываются. Малейшее прикосновение к ним, даже езда на телегах и автомашинах поблизости могут привести к взрыву. Категорически запрещается трогать или переносить неразорвавшиеся авиабомбы, даже подходить к ним.

— А можно вопрос? — звонкий нетерпеливый голос. Мы оборачиваемся, ищем глазами того, кто перебил командира. Не дожидаясь его согласия, парень в треухе торопится: — А если шмякнет слепая фашистская дура возле цеха? Или в квартиру влетит? А там рабочие. Или дети. Выходит, все, хана им? Де мы, заводские ребята, первые кинемся, вы уж извините, товарищ командир…

А что, разумно. Молодец! Нас учили всегда приводить на помощь человеку, который б беде.

Неожиданно командир, который говорил спокойно, рассудительно, взрывается:

— Я т-те покажу «кинемся»! К богу в рай вы кинетесь, пере-нос-чики! Не сметь! Смерть вы свою перенесете. Ишь какие настроения у них! Пора покончить с гражданским благодушием и эдаким лихачеством. У войны другие законы. Тоже мне герои нашлись! — И, остывая, начинает терпеливо наставлять, как нашаливших юнцов: — О случаях неразорвавшихся бомб, о всех неизвестных предметах, сброшенных с самолетов врага, немедленно сообщать в исполкомы. До прибытия специалистов эвакуировать людей, а место нахождения оградить предупредительными щитами с надписью: «Минировано, не трогать!» Вот как надо действовать по-грамотному. А не тащить, черт побери, бомбу незнамо куда, незнамо зачем.

Нет, все же прав военинженер, а не парень с завода. Начинаю понимать, что в его лице (и, конечно, в лице тысяч других командиров) врагу противостоит наша сила — умная, дальновидная; что копится опыт войны, а на всякое действие фашистов вырабатывается не менее активное противодействие.

От этой мысли впервые за тягостные военные недели становится радостно, легко. Потому что навалившуюся на всех и на каждого самую тяжелую душевную и физическую ношу приняли на себя люди куда более испытанные, чем мы, школяры.

— Вы, товарищи, отправляетесь на оборонные работы в сельскую местность, — продолжает военинженер деловито, без запальчивости, и его не перебивают, слушают напряженно, стараясь не пропустить и слова. — Я не исключаю, что враг попытается сбросить и туда, где вы будете трудиться, воздушный десант. Что вы должны в данном случае предпринять? Ну-ка, кто скажет?

Он ждет — все молчат. Он не собирается посрамлять нас нашим незнанием — искренне хочет убедиться: знаем или нет. В рядах шевеление, все переглядываются, перешептываются, кто-то почесывает затылок. Военинженер, немолодой, лет сорока, собранный, внимательный, не выражает досады.

— Так! — говорит он. — Понятно. Поясняю. Десанты бывают трех видов: парашютные, посадочный и комбинированные. Парашютистов легче всего уничтожить в воздухе — до или в момент приземления. Поэтому ваша задача в случае обнаружения вражеских самолетов, которые кружатся над полем, полянами, или лугами, — срочно сообщить об этом местным властям. Для предотвращения посадки фашистских самолетов на открытых ровных местах роют ямы, валят деревья, ставят подводы.

Холодком по спине то ли страх, то ли предчувствие — так реально представляю картину вражеского десантирования: бегут согнутые стреляющие фашисты, горят подожженные ими дома, лопаются от огня стекла, кричат люди…

— Если все же врагу удалось высадиться, — спокойный голос обрывает ленту, которую раскрутило мое воображение, — нужно усилить охрану и оборону всех объектов — дорог, мостов, линий связи и электропередач, телефонных и телеграфных станций, МТС. И сообщить властям, воинским частям. — Пауза. И: — Понятно?

— Понятно! — отзываемся мы дружно, радостно: ясность, пусть трудная, тягостная, лучше неизвестности.

— А кто умеет управлять автомашиной, мотоциклом?

Вопрос смущает всех нас. Поднимается мало рук.

— Плохо! — жестко подытоживает командир. — Наша недоработка… Так вот. Необходимо эвакуировать все виды транспорта в районе высадки десанта, чтобы лишить врага возможности воспользоваться не только автомашинами и мотоциклами, но и велосипедами, лошадьми. — Внезапно командир улыбается и с усмешкой спрашивает: — А кто из вас, горожане, сумеет запрячь лошадь? Ну-ка.

Мы молчим, и тогда он восклицает весело:

— Ну и я не умею! Так что не горюйте. — И все хохочут. — Будем учиться.

Я не сразу догадываюсь, что умный и опытный военинженер рассчитал психологически верно: разговор не подавил нас, а заставил призадуматься, шутка же повысила настроение.

Свои жесткие коррективы вносит в наше поведение и настроение война. В кружках Осоавиахима, на уроках военного дела мы научились стрелять из трехлинейки, ручного и станкового пулеметов, бросать гранаты и колоть штыком соломенные чучела. У большинства ребят оборонные значки. А о бомбах не знали толком ничего. И о танках. Многое воспринимали по-мирному, судили о войне по статьям и снимкам в журнале «Знание — сила».

— Слово товарищу Иваненкову, вашему секретарю, — и командир делает четкий шаг назад.

Теперь выходит вперед Гриша. В его словах — то же стремление предостеречь нас от благодушия, горячности, убеждения, что стоит нам нажать, как все изменится и мы беспрепятственно дойдем до Берлина. Такие настроения, верно, были у нас, мы рвались в армию и из опасения, что война скоро кончится, раньше, чем нам исполнится восемнадцать, и мы повоевать с фашистом не успеем.

Гриша, пересиливая усталость, произносит привычные, знакомые слова о нашем комсомольском долге, о верности, о твердости — мы их читали в газетах и слышали по радио. Но как много значит авторитет того, кто говорит привычное, — нашего секретаря, старшего товарища и — просто Гриши. «Гриша сказал», «Гриша так считает» — это как закон. В любое время придешь в горком, он откладывает дела и занимается твоим: оно стало и для него самим важным. Никогда Гриша не был оратором-златоустом, не бросался красными словами, не очень был грамотен, но он был наш секретарь, наш душою, делами, а теперь все, что он говорил, обретало особую значимость. Как это много — вера в твоего вожака, в твоего командира — это я стал понимать не в те трудные дни, а чуть позднее, уже в армии.

— Дисциплина, организованность, бдительность, дорогие ребятки, это борьба за победу.

Так может сказать только наш Гриша. Его слова я запомню на всю жизнь. Интонацию, убежденность и неостывшее, довоенное «дорогие ребятки». Хотя Гриша старше нас всего-то лет на десять.