Борис Балтер - Проездом

— Недалеко знакомый горец живет. У него лошадь есть, — сказал Димка. Он пошел сначала шагом, а потом побежал, придерживая штаны.

Димка вернулся, и его сатиновая рубашка была мокрой, в белых разводах соли на спине и под мышками. Лора устала от боли и сидела в тени.

— Сейчас приедет. Лошадь ловит, — сказал Димка и сел рядом с ней.

Лорка сказала:

— Не могу больше. — И положила голову на Димкины колени.

Дмитрий Сергеевич огляделся. Где–то здесь была тропка. Склон горы пророс вереском и сосняком. Вместо тропки пролегал железобетонный желоб для стока талых и дождевых вод.

Вечером в больничном парке Димка подрался с Севкой Кулешом.

Севка сидел на скамье и плакал, размазывая по лицу кровь. Димка догадывался, отчего он плачет, и, потрясенный своей догадкой, сказал:

— Брось. Хватит…

Димка сидел на другом конце скамьи. Ну, Севка — ладно, но почему он подрался из–за девчонки, Димка не понимал. В книгах с морскими приключениями он всегда пропускал страницы про любовь. На всякий случай он решил и теперь держаться подальше от этих дел.

— Будь здоров и не кашляй, — сказал он и ушел в черную аллею.

Лорка нашла его на берегу. Димка бегал в ларек за папиросами, а когда вернулся, Лора сидела в ялике.

— Зачем пришла? — спросил Димка.

— Соскучилась, — сказала Лора и засмеялась.

Они не виделись две недели. Раньше Димка не обращал внимания, виделись они или не виделись. А теперь обратил.

— Не вовремя пришла: у меня дела, — сказал он.

— Какие?

— В море ухожу. Надо одну вещь поискать.

— Амфору?

— Откуда знаешь?

— В больнице слышала. Давай вместе искать, хотя это сплошная чепуха, — сказала Лора.

«Баба на борту — удачи не будет», — подумал Димка, но как–то неуверенно.

Отвесная скала обросла скользким мхом. Димка уходил вглубь с открытыми глазами. Он схватился за край скалы над гротом, но опять не хватило воздуха.

Димка влез в ялик. Лорка лежала на корме — загорала. Было не меньше тридцати градусов в тени, а Димка никак не мог согреться на жгучем солнце. Он сидел на борту ялика и смотрел на две белые отметинки на коричневой от загара Лоркиной ноге.

Димка поднял голову. Лора смотрела на него из–под опущенных век.

В город возвращались вечером. Чтобы не налететь на камни, держались подальше от берега. Димка греб по береговым огням.

— Больше не приходи, — сказал он.

Лора замерзла. Она перешла с кормы к Димке и сидела на дне ялика между его ног. Димка греб, а Лора лежала щекой на его ноге.

— Хорошо, не приду, — сказала она.

Димка почувствовал холодок на ноге, потому что Лора подняла лицо. Лица ее он не видел.

— Ты знаешь «Вегу»? — спросила она.

— Знаю. В прошлом году с апельсинами приходила.

— Она через три дня придет.

— Откуда знаешь?

— Знаю…

— А если не придет?

— Тогда я утоплюсь…

Лора прилегла щекой на его ногу. Он греб, стараясь не шевелить ногами, чтобы ее не тревожить. А на душе стало очень тревожно и очень тоскливо. Это потому, что он не понимал, что происходит с ним и вокруг него.

К Дмитрию Сергеевичу подошла Вика. Она шла и стряхивала с мокрых рук капли воды. Губы у Вики были тоже влажные. Вика ярко красила рот, и от этого он казался больше. А женщины в той жизни красили губы так, чтобы рот казался меньше. Дмитрий Сергеевич никогда не видел, как красила губы Лора. При нем она губ еще не красила.

— Дима, что с вами? — спросила Вика.

Он смотрел на нее и ничего не отвечал. Они познакомились вчера. И вчера за ужином в вагоне–ресторане она стала называть его по имени. Она сказала, что отчество его старит. Вчера это было ему приятно.

— Что вы молчите? О чем вы думаете? — спросила Вика.

— Может, не надо? Может, начнем в городе, когда приедем? — спросил он.

— Как хотите. — Вика пошла к машине.

Дмитрий Сергеевич тоже пошел. Вчера ему нравилось идти за Викой по вагонам. Вика останавливалась в тамбуре и ждала, пока он откроет дверь. Это ему тоже нравилось. Он пригласил ее поужинать по привычке и потому, что у него было много денег. Очень много. Он понимал, что обидел Вику, но ничего не мог с собой сделать.

Из порта вышло грузовое судно, и его провожали чайки. На пустынной палубе двое матросов смывали швабрами следы погрузки. Судно прошло мимо Димки. Ялик подняло на волну, и он стремительно скользнул вниз. На округлой корме судна белыми буквами было написано «Вега».

Вечером Лоркин братишка передал Димке письмо. Лора писала, что Димка очень хороший и что она никогда его не забудет. Из всего письма он запомнил одну фразу: «Димка, будь счастлив!» Тогда эта фраза прозвучала, как ночной крик. Капитану «Веги» в то время было, наверное, столько же лет, сколько Дмитрию Сергеевичу теперь.

Все уже сидели в машине, только директор магазина стоял на шоссе и качал головой.

Дмитрий Сергеевич сказал ему:

— Слушай, уступи место женщине.

— Зачем? Их много, а я один, — сказал директор магазина и торопливо полез на свое место.

«ЗИЛ» обгонял попутные машины и разъезжался со встречными. Когда «ЗИЛ» отклонялся в сторону, ноги Вики касались ног Дмитрия Сергеевича. Раньше Вика не спешила их убирать, теперь подчеркнуто отодвигала в сторону.

Директор магазина сказал через плечо Дмитрию Сергеевичу:

— С этим делом спешить не надо. Их там, знаешь, сколько? Верь мне: я каждый год на курорт езжу.

— В этом хоть есть логика, — сказала Вика. Ей можно было дать сейчас двадцать пять лет.

Шофер сказал:

— Слева Медведь–гора. По–татарски — Аю — Даг.

Кто–то с очень богатым воображением назвал скалу над морем Аю — Дагом, и с тех пор и в той жизни и в этой приезжие ищут и находят голову, уши, лапы медведя.

Жена мужчины с кинокамерой сказала:

— Смотри, Костик, он пьет море…

— Море не водка — много не выпьешь! — крикнул директор магазина.

Вика вышла первой возле дома отдыха ВТО.

Слышно было, как шофер захлопнул багажник. Вика подошла с чемоданом.

— Мне вас очень жаль. До свидания, — сказала она.

Черный «ЗИЛ» с белыми шашечками остановился за квартал от гостиницы, на заасфальтированной площадке, забрызганной машинным маслом. Посредине улицы висел «кирпич» — желто–оранжевый прямоугольник на круглом поле красного цвета. «ЗИЛ» развернулся и уехал, оставив Дмитрия Сергеевича, своего последнего пассажира. Шофер торопился на свою стоянку: в его деле лето зиму кормит. Так в той жизни говорили извозчики. Дмитрий Сергеевич пошел с чемоданом по мягко–податливому асфальту. Жгучий зной смягчало море. Оно начиналось в конце улицы, за каменным парапетом набережной.

В прохладном полумраке вестибюля гостиницы было покойно и тихо. Покой и тишина начинались с швейцара в синей униформе с серебряными галунами и пуговицами. Он стоял у дверей, прямой и неподвижный. Через вестибюль прошли иностранцы: он и она, — и его раскатистое «р» оставалось в вестибюле, когда они уже вышли на улицу.