Борис Крамаренко - Плавни

Она поднялась и торопливо пошла к дому. Есаул подумал: «Красивая баба, а главное — богатая. С таким хутором, ежели с умом управлять им, жить можно хорошо. А что, если в самом деле жениться на ней? Не век же в холостяках ходить, сорок лет скоро стукнет… Когда выбьем большевиков с Кубани, не пойду я на Ростов наступать. Возьму отпуск и останусь на хуторе…»

Он хозяйским взглядом оглядел двор. «Вот скотный сарай обмазать надо, да и крышу перекрыть, а у дома крылечко новое сделать и ставни покрасить заново… в зеленый цвет. А сад хороший… да, хорош сад! Любил дед Деркач с садом возиться, яблонь одних шестьдесят семь корней… хорошо этак зимой: на дворе вьюга, метель, а ты в чистой комнате сидишь за столом, а на столе перцовочка и гусь жареный с яблоками… Нет, что тут колебаться, ей–богу, женюсь».

Он решительно поднялся. «Пойду сейчас скажу ей об этом… Нет, лучше после… А вдруг кто–нибудь опередит? Нет, пойду–ка я сейчас и скажу: «Глафира Степановна, я всю жизнь мечтал построить хутор и бросить военную жизнь…» Нет, это не годится, лучше так: «Дорогая Глафира Степановна, я с первого раза полюбил…» Нет, опять не то. Ну да ладно, придумаю что–нибудь. Разве выпить для храбрости? Тьфу, черт, да что я, юнкер, что ли? Пойду!»

Деркачиху нашел есаул в спальне. Она только что сняла с постели тюлевую накидку и собиралась лечь. Завидев в дверях высокую фигуру есаула, удивленно вскрикнула:

— Ой, не заходите, Виктор Мартынович, я в одной нижней юбке!

Но есаул уже вошел в комнату и прикрыл за собой дверь.

— Глафира Степановна, я человек немолодой, не подхорунжий какой–нибудь… Словом, я хочу на вас жениться.

Деркачиха охнула и села на кровать.

После, после, Виктор Мартынович, подождите, я оденусь.

— Зачем же одеваться? Я…

— Не подходите ко мне… Я боюсь вас, Виктор Мартынович!..

Но есаул сжал ее в своих объятиях и целовал в лицо, в шею, в грудь.

…Сухенко приехал глубокой ночью. Генерал уже спал в своей каморке, сладко посапывая.

Маленькая керосиновая лампа стояла на табуретке рядом с койкой и отбрасывала неровный свет на заросшее седой щетиной лицо генерала. Сухенко с минуту всматривался в спящего, потом подошел к койке и решительно тронул за плечо. Генерал открыл глаза. Узнав Сухенко, сбросил с себя бурку и сел на койке:

— Здравствуйте. Ну что?

— Завтра утром.

— Очень хорошо. Пулеметы спрятаны?

— Не беспокойтесь, все сделано, большевики не получат ни одного пулемета, ни одного бойца из моей бригады.

— Отлично, полковник. Основная задача вот в чем: не дав бригаду на фронт, показать большевикам, что это лишь бунт бригады, так сказать стихийное движение.

— Ну, это навряд ли удастся, — недовольно буркнул Сухенко.

— Вы думаете, что «товарищи» догадаются?

— Не обо всем, но… во всяком случае, они знают о вашем существовании.

— Это плохо… После окончания этой операции надо нашему штабу уйти в глубокое подполье, распустить слух о вашем и моем отъезде к Врангелю. Главное — показать им, что нас не так уж много, что из–за нас не стоит держать на Кубани войска. Вы составили список особо надежных людей для переброски в ихние гарнизоны?

Полковник полез во внутренний карман черкески и достал оттуда листок бумаги.

— Вот. Всем этим людям уже даны инструкции.

— Отлично! — Генерал зло усмехнулся. — Это будет хороший подарок большевикам… Офицеров постарайтесь разбросать по хуторам с таким расчетом, чтобы в нужный момент они могли быстро собрать своих людей и явиться на сборные пункты.

— Будет сделано, ваше превосходительство.

— Ну, а пока идите спать. Утром приедет полковник Дрофа, и мы поговорим подробнее. Вы завтра будете весь день на хуторе?

— Нет, ваше превосходительство, днем я выеду в Староминскую.

— Зачем это? Как раз туда вам не следует ехать. Сухенко смешался.

— Так, знаете ли… личное дело…

— Какое там может быть личное дело? Вы не имеете права рисковать сейчас своей жизнью.

— Мне крайне нужно попасть в станицу.

— Надеюсь, не любовные дела?

Сухенко смутился еще больше.

— Нет, скорее семейные.

— Ну, как хотите, я вас не могу отпустить. И потом, вы мне будете завтра нужны.

Сухенко молча наклонил голову и вышел из комнаты.

2

Андрей пришел в ревком под утро. Не раздеваясь, свалился на диван и тотчас же уснул. Когда он проснулся от сильного стука в дверь, ему показалось, что спал он лишь несколько минут. Но, взглянув в окно, Андрей увидел, что солнце высоко и на дворе уже день.

В дверь продолжали стучать.

— Сейчас! — крикнул Андрей и, еще не стряхнув с себя сна, поспешил к дверям. В комнату вошел комиссар бригады.

— Однако здоров же ты спать! Что, ночью работал?

— Работал, — нехотя ответил Андрей и стал сворачивать бурку. — Выступаете?

— Первый кубанский полк выступил сегодня утром из Каневской.

— А Первый запорожский?

— Сейчас выступает. Перед отправкой хочу небольшой митинг провести, за тобой пришел. Что ж, идем. А как в Новолеушковской?

— Мятежники окружены сегодня ночью частями Инзенской дивизии и сдались.

— О Сухенко ничего не слыхал?

— Нет. Вероятно, к Врангелю удрал.

— Он в плавнях у Алгина, и конвойная сотня с ним.

— Вот как? — удивился комиссар.

— Смотри, как бы он тебе чего не натворил.

— Ты прав. Ну, идем, митинг открывать надо.

— Митинг митингом, а я сейчас распоряжусь.

…Первый запорожский полк выстроился четырехугольником на базарной площади.

Андрей привычным взглядом окинул конные шеренги. Его взор с удивлением задержался на пулеметных тачанках. Он хотел сказать что–то стоящему рядом комиссару, но заметив подъехавшего Остапа Капусту, поспешно сошел на площадь.

— Ну, что?

— Первый кубанский разбежался, отойдя верст тридцать от Каневской. Комиссар полка убит. Часть казаков вернулась в станицу. Сейчас идет бой между ними и гарнизоном. Провода перерезаны…

— Тише говори, услышат.

Капуста продолжал шепотом:

— Ты глянь, Андрей Григорьевич, що у них на пулеметных тачанках. Пулеметы попрятали, а чучела поделали и чехлами прикрыли.

— Эта хитрость им боком выйдет, — усмехнулся Андрей. — Где Хмель?

— В гарнизоне. Хлопцы коней седлают.

— Ладно. Передай ему, что я сейчас буду. Пусть выстроит сотню.

Андрей спокойно поднялся на трибуну и, обращаясь к комбригу и комиссару, проговорил:

— Очень извиняюсь, товарищи, но выступать на митинге не буду: получил сообщение о появлении конной банды вблизи станицы.

Комбриг побледнел и испытующе взглянул на Андрея.

— Если нужна помощь, товарищ Семенной, всегда готов…

— Не беспокойтесь, управимся сами.

Комиссар взял дружески Андрея за локоть.

— Не отказывайся. Бери полк — и действуй. А выступление на фронт можно отложить на завтра.