Пётр Андреев - Повесть о моем друге

Действия партизанских отрядов и бригад становились все более слаженными и целенаправленными. Крепкая воинская дисциплина, высокое политико-моральное состояние были результатом огромной организаторской и воспитательной работы партийных организаций, политорганов и командиров. Партизан сорок третьего — сорок четвертого годов значительно отличался от партизана начала войны. Он познал радость победы. Он научился не только обороняться, но и наступать — смело, дерзко, решительно, результативно. Он захватывал деревни и города, восстанавливал там Советскую власть, советский порядок. Освобожденные и контролируемые партизанами территории к концу 1943 года составляли почти шестьдесят процентов общей площади Белоруссии.

В одном из своих выступлений тех лет наш Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин отмечал:

«Помощь партизан в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками огромна, и удары партизанских отрядов по фашистам приобретают все большее значение в стратегии войны. Тесно взаимодействуя с армией, партизаны тем самым не только усиливают свои удары по врагу, но и предпринимают все более широкие и тактически сложные операции».

Героическая народная эпопея Великой Отечественной войны дала еще одно замечательное подтверждение великой прозорливости В. И. Ленина, который говорил:

«Никогда не победят того народа, в котором рабочие и крестьяне в большинстве своем узнали, почувствовали и увидели, что они отстаивают свою, Советскую власть — власть трудящихся, что отстаивают то дело, победа которого им и их детям обеспечит возможность пользоваться всеми благами культуры, всеми созданиями человеческого труда».

…Сергей лишь несколько дней провел тогда в Минске. Его вновь направили на политработу в действующую армию, и пути наши разошлись; как говорится, «дан приказ ему на запад, мне — в другую сторону…»

Перед самым отъездом Сергей разыскал директора картинной галереи. Галереи не было, войска Красной Армии и партизаны только-только вошли в столицу Белоруссии, но одним из первых шагов советской, народной власти был шаг — в определенной мере — типический: в первую очередь восстанавливать школы, музеи, картинные галереи, театры, библиотеки.

Сергей достал из машины — своего походного, фронтового дома — какой-то странный предмет, обернутый, словно ребенок, байковым одеялом, аккуратно перехваченный ремнем. Прижав сверток к груди, Сергей вошел в комнату, где разместилось несколько отделов Минского облисполкома, спросил, где, за каким столом разместился отдел культуры, справился, здесь ли директор картинной галереи и, выяснив, что здесь, на месте, передал женщине (видимо, партизанке) сверток:

— Здесь картина Бялыницкого-Бирули. Первый вклад в новую экспозицию.

Женщина вздохнула, глаза ее повлажнели:

— Спасибо, товарищ полковник… Не рано ли только об экспозиции?

— В самое время, — убежденно ответил Сергей. — Говорю это как ваш бывший коллега — тоже был директором картинной галереи, — улыбнулся он.

…С академиком живописи Бялыницким-Бирулей, замечательным советским живописцем, тонко, по-своему чувствовавшим природу родной Белоруссии, Сергей подружился в Москве: как и все деятели искусства, старый живописец был в одном ряду с теми, кто сражался с гитлеровцами — одни винтовкой, другие пером, третьи кистью.

Сергей часто приходил в маленькую квартирку художника, доставал из кармана то банку консервов, то несколько кусков хлеба, то сахар, то картофель и, стараясь делать это незаметно, оставлял на столе — голодные то были времена.

Бялыницкий-Бируля сердился, протестовал, но Сергей был неумолим:

— Во-первых, я молодой…

— Так молодому больше и надо!

— Во-вторых, — Сергей продолжал, — чтобы видеть цвет, ощущать его, передавать таким, каков он есть, вам нужна сила…

— А вам нужна сила, чтобы воевать!

— На то меня в столовой обедом кормят, — усмехался Сергей и садился подле мастера, наблюдая, как тот работает: на холсте рождалось чудо — пейзажи родной Белоруссии, голубое, высокое небо, нежные золотистые березы, студеные, быстрые, весенние реки, чистые и прозрачные как слезы.

Однажды перед тем как Сергей улетал в партизанский район, старый художник, словно почувствовав, что предстоит разлука, может быть долгая, подарил моему другу две картины. Сергей пробовал возражать, отказывался, но здесь уж Бялыницкий-Бируля был неумолим.

— Тогда дружбе конец! — горячился он. — Как меня год кормить, от себя отрывать — так я терпи, да?! А коли от меня подарок — «спасибо, не надо»?! Не пойдет. Если не возьмешь, лучше ко мне не приходи.

Большое полотно Сергей подарил Минской картинной галерее, маленькое — куда бы ни забрасывала его жизнь — постоянно возил с собой, словно талисман.

В том, как он относился к живописи любимого художника, была заключена, казалось мне, неистребимая любовь Сергея к людям творчества. Сказался опыт работы на «культурном фронте» в Бресте, когда мой друг воочию увидел, сколь труден, ответствен и напряжен вдохновенный, сжигающий труд истинного художника.

Уже после Победы Сергей как-то сказал мне:

— Мы воевали против фашистов тысячу четыреста восемнадцать дней, но память об этих днях будет вечной, а сохраняют эту память, передавая ее из поколения в поколение, те, кто пишет книгу, создает роль, рождает симфонию, запечатлевает прекрасное на белом холсте — низкий поклон им за это!

…В книжных шкафах Сергея, которыми был заставлен его кабинетик в штабе, я видел много книг с трогательными дарственными надписями писателей и поэтов, с которыми Сергей встречался в Москве, на фронте, у партизан, в редакциях газет. Были здесь книги маститых русских и украинских мастеров, грузинских и узбекских классиков. Часто, оставшись у Сергея на ночь, я упивался строками казахских и азербайджанских поэтов, прозой Лациса и Упита. С нежностью я перелистывал книги классиков белорусской, да, пожалуй, и всей нашей многонациональной литературы — Янки Купалы и Якуба Коласа.

Еще в школе, в первых классах, все мы знали наизусть книжку стихов Янки Купалы «Жалейка». Жалейка известна каждому в Белоруссии, это — маленькая деревянная дудочка.

В 1907 году взволнованно и печально прозвучали слова Янки Купалы:

Много замечательных книг, любимых и старым и малым, создал за свою сравнительно короткую жизнь Янка Купала. Его поэзию знают и любят не только в Белоруссии, она звучит ныне на многих языках мира, издана миллионными тиражами; на русский язык стихи Купалы переводили Максим Горький, В. Брюсов, М. Голодный, А. Твардовский. Максим Горький перевел стихотворение Купалы «А кто там идет?». В 1910 году Горький писал русскому литератору А. Черемнову: