Геннадий Казанцев - Страна Лимония

Школы и детские сады были закрыты. Улицы обезлюдели. Горожане решительными перебежками от магазина к магазину затаривались продуктами и подарками к Новому году.

Встречи с агентами стали реже. Оперсостав берёг своих помощников. Зато в кабинетах собирались тёплые компании, играли в шахматы, «Балду» и другие интеллектуальные игры. Вместе с усилением морозов озверел ведомственный партком: собрания, политзанятия и конференции волнами накатывались на отсиживающийся в тепле личный состав. Офицеры списывали друг у друга конспекты работ классиков марксизма-ленинизма, оформляли стенгазеты и «боевые листки».

20 декабря в Доме актёра силами отдела, в котором работал Герман, планировалось провести торжества по случаю «Дня ЧК». Молодому сотруднику поручили заняться внешним оформлением. К нему в компанию приписали ведомственных поэтов и зубоскалов. Привычно изобразив на двух ватманских листах «Щит и меч» с уставшим от забот Дзержинским, Герман заскучал. Члены команды «на подхвате» вязали столбиком незамысловатые вирши о Родине, партии, разведчиках и контрразведчиках, после чего художник, вооружившись плакатным пером, выводил их выспренние пассажи на листе ватмана. Вскоре заскучала и вся редколлегия. Попытка «словить Музу» дюжиной бутылок пива ситуацию не улучшила. Творческая группа отрешённо «гоняла» вечную тему «про баб». Встрепенувшись, Герман решительно взял карандаш и за полчаса сделал около дюжины карикатурных набросков и выбросил их в массы. На взрывы смеха прибежал дежурный, принявший живое участие в обсуждении графики. Тут же позвонили начальнику отдела и спросили разрешения сдобрить наглядную агитацию сатирой и юмором. Полковник Берсенёв, бывший лётчик-истребитель, большой интеллектуал и незаурядных способностей чиновник, на удивление быстро дал согласие. Воодушевлённые офицеры, казалось, вспомнив свою КВН-овскую юность, стройотрядовский энтузиазм, помноженные на иезуитскую изощрённость интеллекта, запустили бумажный конвейер шаржей, коллажей, эпиграмм и каламбуров. Герман работал, не покладая рук. Досталось всем: и рядовым, и начальству. К утру наглядная агитация была готова.

В праздничный день в Доме актёра всё началось как обычно: вступительное слово, раздача грамот и первые заздравные тосты; но после третьего, по отмашке Берсенёва, на праздничный стол были вброшены шаржи, а на стенах развёрнута наглядная агитация. Под натиском всеобщего веселья тихо испустила дух организационная рутина. Праздник чекистов превратился в студенческий капустник. Такое буйство эмоций Герман видел последний раз на новогоднем вечере в консерватории. Ему вдруг пришла в голову бесхитростная мысль: «А ведь как ни парадоксально, в КГБ брали не самых последних людей. Таким изобилием самобытных характеров, творческой энергии и незаурядных актёрских способностей может похвастаться не всякий коллектив». И тут же на смену этой мысли пришла другая, ещё более парадоксальная: «А чем мы все здесь занимаемся? Мы, бывшие инженеры, историки, литераторы, юристы, физики и лирики. Не впустую ли всё это?» Интуиция подсказывала — нет, не впустую, а логика ещё была не в состоянии охватить все аспекты деятельности этого достаточно древнего института с пугающей обывателей аббревиатурой «КГБ».

В конце вечера Берсенёв подозвал к себе Германа, как-то по-доброму, обняв за плечо искалеченной на войне рукой, предложил:

— Давай, капитан, выпьем с тобой по капельке... За праздник, за товарищей и... спасибо тебе, дорогой!

— Это вам спасибо, товарищ полковник!

— Знаешь, Гера, Бог не дал мне сыновей, и все вы стали моими детьми. Вы такие разные — ершистые, самолюбивые, сильные и энергичные. Я горжусь вами!

— Спасибо, това...

— Погоди, не перебивай! Ты, Гера, только себя побереги... кожа у тебя ещё тонковата, не обросла коростой цинизма. Ради Бога, не лезь на рожон! Я могу тебя понять: партсобрания и политзанятия — не лучшее место для самовыражения, но когда-нибудь ты осознаешь, что это тоже не самая худшая сторона нашей жизни. — Полковник замолчал, но вскоре продолжил: — Сколько у вас талантов! На большой НИИ хватит — НИИ Человеческих душ. Гордись своей работой! Нас никто и никогда любить не будет, но без нас государство пойдёт вразнос. Мы его инструмент и его оружие.

Герман был озадачен не только словами старого полковника, но и той искренностью, с которой он произнёс их.

— И ещё, Герман, — добавил Берсенёв, — не высовывайся там, на войне, кланяйся каждой пуле. Твоё оружие — твоя голова. Береги её. Не думаю, что в Афганистане будет тяжелее, чем нам в сороковые. Все войны разные. Постарайся понять свою. Возвращайся живым и здоровым, а новоселье справим, как приедешь. Вопрос уже решён.

— Вот за это большое спасибо, товарищ полковник!

— Не за что. Да, вот ещё. — Берсенёв взял со стола лист с шаржем на себя и протянул его художнику: — Давай-ка, подпиши свой рисунок. Негоже документ анонимным оставлять... Ну вот, теперь можно и в дело вшить. Будь здоров, капитан, возвращайся к ребятам!

Отгремели новогодние праздники. Снова потянулась череда служебных будней. Прошли отчётные собрания. Герман судорожно верстал план оперативных мероприятий на текущий год. И вдруг 11 января после обеда его вызвали к начальнику Управления. «Всё, — ёкнуло у него на душе, — поехали!» И действительно, генерал как-то буднично объявил об его откомандировании в распоряжение ПГУ КГБ СССР для прохождения дальнейшей службы на территории Демократической Республики Афганистан. Тут же, у начальника Управления, выдали предписание, синий загранпаспорт, а сам генерал как-то устало и отрешённо сообщил, что завтра рано утром за ним заедет служебная «Волга» и доставит его в аэропорт. Затем, встрепенувшись, стараясь выглядеть более торжественно, завершил аудиенцию вопросом:

— Не подкачаешь, Герман Николаевич?

— Никак нет, товарищ генерал-майор!

— Тогда — с Богом!

Герман вышел из приёмной в смешанных чувствах. Хотелось чего-то другого: может, проникновенной беседы, а может, каких-то тёплых слов. Ну не так же буднично! Не в колхоз на картошку отправляют — на войну, да ещё первую в его жизни.

Михаил Иванович, которому Герман доложил первому, искренне расстроился. «Всё же много в нём человеческого, — подумал Герман. — Оттого, видно, до сих пор только отделением командует». Подполковник как-то вдруг засуетился, распорядился срочно сдавать дела и документы. Раза два подходил справиться — готова ли к его отъезду семья, может ли он чем-то помочь. От участливого отношения начальника Герман окончательно скис. Передав все материалы по реестру и получив в кассе три оклада денежного содержания, он уныло поплёлся к Юрке Дымову. Тот сидел в своём кабинете с двумя телефонными трубками на каждом ухе. Юра сразу всё понял: одной трубке он сообщил, что его вызывает начальство, а другой — что надо принять почту.