Михаил Алексеев - Солдаты

Зубы самого молодого разведчика выстукивали частую дробь. На коротком его носу выступили прозрачные капельки. Солдат все время посматривал на лейтенанта и комсорга Камушкина, которые лежали по правую и левую сторону от него. Чтобы зубы не очень стучали, солдат закусил ими горьковатую ветку, но через минуту выплюнул зеленую жвачку. Зубы стучали часто, с короткими паузами, как морзянка…

Послышался ровный топот ног. Шу-шу-шу-шу-шу — шелестели сухие листья под ногами немецких солдат. Фашисты беззаботно болтали. Видимо, гитлеровцы считали себя в полной безопасности. Но вот, точно гром, лесную тишь рассек голос Забарова:

— Огонь!

Автоматы грянули дружно. Пули смертельными пчелами впивались в колонну. Грохнулся на землю шедший впереди офицер — высоченный, длинноволосый блондин, с расстегнутым воротом зеленого френча и завернутыми по локоть рукавами. От него метнулся в сторону парень в румынской одежде и, мелькая высокой бараньей шапкой, скрылся в лесу. Лес огласился воплями раненых и перепуганных гитлеровцев.

— Огонь! — прорываясь сквозь эти крики, гремел невидимый Забаров.

Немцы, что шли задними, отхлынули. А на просеке и рядом с нею валялись те, что шли первыми. «Ура, ура, ура!..» — неслось по лесу, и эхо множило этот клич, разносило далеко во все стороны. Разведчики кричали до хрипоты. Когда на просеке остались одни убитые и раненые немцы, Забаров приказал прекратить стрельбу.

— Ложись! — хрипло крикнул он бойцам, которые начали было подниматься.

Из села вновь появились гитлеровцы. Только теперь они шли не колонной, а цепью, делая короткие перебежки. В лесу засвистели немецкие пули. От стволов деревьев отлетали мелкие щепки. Разведчики подпускали немцев близко и расстреливали в упор. Гитлеровцы отступали, но потом снова шли в атаку. Так повторялось несколько раз.

С каждым разом атаки немцев становились все злее, отчаяннее. Немцы, по-видимому, решили прорваться во что бы то ни стало. Они не обращали внимания на потери и лезли напролом. Перебегающие фигуры гитлеровцев находились всего лишь в двадцати — тридцати метрах от залегших разведчиков. Вот тогда-то Забарову пришлось поднять своих бойцов в контратаку. Немцы снова отступили.

В разгар контратаки Забаров, вставший во весь рост из-за своего укрытия, не видел, как в него из-за дерева целился гитлеровец. Рядом с лейтенантом оказался Ванин. Он-то в последнее мгновение и заметил угрожавшую командиру опасность. Стремительным прыжком вбок Сенька загородил собой Забарова. В тот жe миг немец дал очередь. Схватившись за грудь обеими руками, Ванин еще некоторое время стоял на месте, как бы не понимая, что же, собственно, случилось с ним. Потом тихо застонал, поморщился и упал на землю лицом вверх. Он уже не видел того, как Шахаев подскочил к гитлеровцу сзади и разрядил в него весь свой автомат.

Шахаев и Аким подбежали к Ванину одновременно.

— Сенька!.. Семен!.. — кричал Аким, тряся товарища за плечи. — Наташа! Сюда, скорее!.. Сенька тут!..

Он и парторг дрожащими руками разрывали на Ванине гимнастерку, быстро темневшую от крови. С их по мощью подбежавшая Наташа перевязала его. Сенька вдруг шевельнулся, открыл глаза и, увидев Акима, тихо сказал:

— Вот… Аким… — он болезненно улыбнулся. — Ну… не обижайся на меня. Дай мне твою руку… Вот так. Хорошо. — И, переведя взгляд на девушку, попросил:- Ты, Наташа, пока… не говори… ей… Вера — дуреха… такая… реветь еще будет, не го… — Сенька захлебнулся хлынувшей из горла кровью и замолк.

Наташа отвернулась, закрыла лицо руками, плечи ее затряслись. Бледный, растерянный Аким поднял друга и пошел в глубь леса, твердя, умоляя:

— Сенька!.. Сенька!.. Что ты наделал?.. Как же это… не надо!.. — Волосы Акима растрепались, длинными русыми прядями липли к горячему мокрому лбу. Наташа еле поспевала за ним. Аким шагал и не слышал, как позади гремело солдатское «ура» подоспевших наших полков, как трещали сучья под ногами мечущихся в панике гитлеровцев, как тревожно гудел лес, — ничего не слышал Аким. Он уходил все дальше и дальше, словно хотел унести товарища от смерти. Наташа все время просила его остановиться. Но он не слышал и ее: тяжелое, трудное и редкое дыхание беспомощно обвисшего на его руках Сеньки поглотило для Акима все остальные звуки.

Подоспевшие полки дивизии завершили разгром немецкой колонны. В лесу вылавливали одиночек. Разведчики в этом уже не принимали участия. Забаров стал собирать их в одно место. Долго не могли найти Никиту Пилюгина. Забеспокоились. Но вот кто-то из солдат заметил, как от одного дерева перебежал немец, а за ним — Никита. Немец — к другому дереву, Никита — за ним. Автомат Пилюгина был наготове, но Никита почему-то но стрелял. Здоровенный и неуклюжий, он пытался, видимо, поймать гитлеровца живьем. Вот немец подскочил к толстому, в несколько обхватов, дубу и стал бегать вокруг него, ускользая от разведчика, который все время намеревался оглушить его прикладом. Наконец Никите удалось схватить врага за шиворот. Тяжело отдуваясь, Пилюгин приволок его к разведчикам:

— Видали… голубчика!..

Гитлеровец дрожал, пугливо озираясь.

— Видели, — строго сказал Забаров. — Но почему ты в него не стрелял?

— Как почему? — удивился Никита. — Во-первых, товарищ лейтенант, эта мразь поджигала дома. Факельщик он фашистский! И я сам видел, как он убил румынку, которая просила не палить ее дом… Стало быть, не такой он казни достоин, как смерть в бою…

— Так. А во-вторых?

Никита смутился. Потом, взглянув на новую кожанку немца, просиял и, улыбаясь по весь большой свой рот, пояснил:

— Шкуру не хотелось портить. Дорогая очень… шкура.

Лес огласился хохотом.

— Так ты что же, хотел воспользоваться ею? — спросил Забаров еще строже, показывая на кожанку.

Никита не стал кривить душой. Признался:

— Отцу хотел послать, — и пояснил: — Ведь тут, товарищ лейтенант, в Румынии-то, частная собственность… Что, стало быть, раздобыл, то и твое. А я это того… в бою…

Лейтенант потемнел.

— Вот что, Пилюгин, то, что ты поймал этого негодяя, — хорошо. А за то, что ты вздумал заняться барахольством, придется тебя жестоко наказать. Я просто выгоню тебя из роты, нам не нужны такие разведчики.

Никита испугался. Он не ожидал, что дело примет такой оборот. Потупившись и не зная, куда деть свои тяжелые, жилистые руки, он стоял, готовый, казалось, зареветь.

— Товарищ лейтенант… простите!.. Больше никогда этого… Черт меня попутал. Оставьте с разведчиками! — Последние слова он выговорил с трудом, с дрожью в голосе.

Федор бросил на солдата короткий и суровый взгляд. Густые его брови резко разошлись. Он сказал, к неописуемой радости Никиты: