Михаил Алексеев - Солдаты

— У солдат нам, начальникам, есть чему учиться.

И он учился у них, подолгу беседуя с бойцами.

Вот и сейчас генерал неторопливо расспрашивал Шахаева о том, что увидели разведчики в тылу у немцев и как они уничтожили мост.

Рассказывая обо всем этом генералу, Шахаев не забыл сообщить и о замеченной большой колонне немецких механизированных войск и о необыкновенной ширине гусениц немецкого танка, следы которого разведчики увидели в лесу.

— Не забудьте написать об этом донесение в штаб армии, — напомнил Сизов майору Васильеву, вызванному в солдатскую землянку вместе с лейтенантом Марченко. — А на разведчиков дайте представление о награде. Уварова, посмертно, — к ордену Ленина. А сейчас, товарищ Марченко, — приказал он лейтенанту, — пусть разведчики пройдут в мой блиндаж. Там им приготовлен обед.

Распрощавшись с солдатами, генерал вышел.

Разведчики поспешили к генеральскому блиндажу.

Еще издали острый нюх Ванина уловил соблазнительный запах жирных щей и котлет, доносившийся от генеральской кухни. Он потянул воздух носом и, довольный, проговорил:

— Мишка Лачуга для нас старается. Повар генеральский.

Подойдя поближе, Семен увидел возле кухни, установленной в кузове машины, хлопотавшую румянощекую девушку. Ее круглые руки с засученными выше локтей рукавами проворно орудовали вилкой и кухонным ножом. Голенища брезентовых сапожек плотно обтягивали икры ее полных и упругих ног.

Заметив разведчиков, девушка откинула назад с полного раскрасневшегося лица густые мягкие локоны и приветливо улыбнулась.

— Проходите, товарищи, мы вас ждем, — сказала она, нимало не смущаясь от нахально устремленных на нее светло-зеленых Сенькиных глаз.

«Везет же этому Лачуге», — подумал про повара Семен. Он не отрывал от девушки тоскующего взгляда. Ему нестерпимо хотелось поговорить с ней, и он вскочил бы в кузов, но в это время из блиндажа вышел адъютант и позвал разведчиков к столу.

Сенька сокрушенно вздохнул и пошел в блиндаж. Во время обеда он неотрывно смотрел на девушку, как только она появлялась у стола, и ему даже показалось, что однажды она задержала на нем свой взгляд.

После сытного обеда разведчики возвратились в свою землянку. Семен чувствовал себя самым счастливым человеком: от ожидания высокой награды, обещанной генералом, и от ласкового взгляда девушки.

— Знаете, хлопцы, что теперь будет? — начал он. — Как узнают, писем мне пришлют уйму!.. Точно депутату Верховного Совета! Вот увидите. У меня родни — вся Саратовская область. А наградами, как известно, я ее не очень-то баловал… Так что придется тебе, Аким, за секретаря моего побыть, прочитывать все письма да ответы давать как полагается: «Так, мол, и так, Матрена Ивановна, гордимся вашим сыном или там племянником, поздравляем, мол, вас с таким геройским орлом», ну, и так далее, все как нужно… Узнают все о награде, и тогда…

Семен задумался: он не знал, что будет тогда.

Стояла тихая ночь. Сквозь маленькое оконце блиндажа луна просунула свое вздрагивающее бледное лицо и бесцеремонно уставилась на бойцов.

— Давайте, ребята, споем. Нашу любимую! — предложил Ванин и, не дожидаясь ответа, — был он хороший запевала, — затянул звонким, высоким голосом:

Остальные дружно подхватили:

Не пел только Шахаев. Задумчивый и тихий, он сидел у окна, и лунный свет играл на его посеребренных сединой волосах. Он прислушивался к рокочущему басу Пинчука, немного трескучему, но в общем приятному голосу Акима и, как всегда, застенчиво улыбался. В другое время и в другом месте пел и Шахаев. Чаще — свою, бурятскую песенку. Черные продолговатые глаза его при этом останавливались на каком-нибудь предмете. Голос сержанта звучал то плавно, то делал крутые изгибы, то вдруг обрывался, потом, после минутной паузы, снова звучал, но еще сильнее. Шахаев никогда не пел вместе со всеми в хоре, то ли оттого, что стеснялся, боясь испортить песню, которую так хорошо пели его товарищи, то ли потому, что любил петь один. Песни Шахаева, понятные только ему одному, воскрешали в его памяти родных людей и родные места. То он видел самого себя купающимся в стремительных и холодных волнах зажатой меж скал Селенги. Река сердито ворчала, раскачивала смуглое ныряющее тело. То слышал он голос старой матери; тихо и ласково она говорила отцу: «Сахай, погляди, какой у нас большой, крепкий сын. Он будет сильным и смелым охотником!» — «Да, он будет сильным и смелым!..» — так же тихо отвечал ей старый Сахай. То вставала картина трагической гибели отца и матери — их убили кулаки, когда пятнадцатилетний Шахаев учился в Улан-Удэ, при паровозостроительном заводе. Отец был председателем исполнительного комитета аймака, и его убили за то, что он помешал кулакам угнать через границу гурты овец и лошадей…

Песня растревожила солдат.

Спать никто не хотел. Пинчук первым вышел из блиндажа, сказав, что идет к Борису Гуревичу. Вслед за ним вышли и Аким с Сенькой.

— Посидим малость. Все равно теперь Пинчук раньше утра не вернется, — добродушно проговорил Ванин, обращаясь к Акиму.

Они вышли за село, присели под дубом и долго молча прислушивались к перешептыванию листьев, к заботливому щелканью какой-то пичуги, скрывавшейся в ветвях. С переднего края доносились редкие ружейные хлопки.

— Расскажи, Аким, как встретили тебя в родном селе? — попросил Семен.

Аким ссутулился, будто ожидая удара. Он знал, что его спросят об атом.

— Встретили, как всех встречают, — уклончиво ответил он и опять задумался. Сеньке это не понравилось.

— Ну и тихоня же ты, Аким, — откровенно и серьезно заметил он. — Тебя в детстве, наверное, и друзья-то били как Сидорову козу.

— В детстве нет, не били… А вот сейчас побил один друг, и побил очень больно…

— Ты это о ком, Аким? — насторожился Сенька.

Аким ответил не сразу. Он зачем-то надел очки, которые сейчас ему были не нужны, потом снял их, спрятал в карман.

Мимо разведчиков проскрежетал гусеницами невидимый в темноте танк, очевидно направлявшийся поближе к передовой. Сенька, по профессиональной привычке опытного разведчика, отметил для себя, что это уже пятый танк проходит мимо них за каких-нибудь полчаса.

Дождавшись, когда скрежет удалился, Семен переспросил:

— Так о ком же ты, Аким?

Аким еще немного помолчал и вдруг начал торопливо рассказывать, словно боясь, что ему помешают.

— Был у меня, Семен, друг… Я считал его хорошим человеком. Володин. Вместе учились, росли, пионерские галстуки носили…