Михаил Алексеев - Солдаты

— Уходим, значит, ребята!..

— Уходим, товарищ старший лейтенант! — за всех ответил Шахаев.

— Ну, счастливого пути!

— И вам тоже!

Аким посмотрел на Наташу.

— Что с тобой? Ты что это вздумала? Вот дуреха!.. — испугался он.

Наташа плакала. Она ничего не ответила ему. Только быстро смахнула рукой капельки со щеки, виновато-счастливая, посмотрела на него.

Наглядевшись вволю на землю за рекой, солдаты зашагали к городу. К тому времени с ними поравнялась голова колонны стрелкового полка, в котором служил их бывший командир. Марченко скакал на буланом жеребце. Он не подъехал к разведчикам, хотя и видел их. Лишь остановил долгий вопрошающий взгляд на Наташе, потом злобно пришпорил коня и галопом помчался вперед, обгоняя колонну.

Ванин был немного огорчен. Разведчик привык все время идти впереди, а на этот раз их обогнали и первыми форсировали Прут другие. Однако Семен успокаивал себя тем, что может без всяких помех — в бою не до этого — осмотреть и оценить по-настоящему все, что увидит в этот день в незнакомой стране. Ордена и медали его сияли, надраенные накануне особенно старательно. Ванин шел выпятив грудь; вид у него был петушиный, задиристый, вся его складная фигура выражала сознание собственного достоинства и силы. Он поминутно оглядывал себя, смахивая с гимнастерки и шаровар малейшие соринки. Заметив, что хлястик на Кузьмичовой шинели, как всегда, висит на одной пуговице, заставил старика спрятать шинель в повозке, под солому.

— Позоришь ты нас, Кузьмич!

— Ты что, стало быть, на парад собрался? — проворчал кровно обиженный ездовой. — По своей земле сам, бывало, хаживал без ремня, грудь нараспашку, а тут ишь — вырядился!..

— «Вырядился», — передразнил Ванин, почуяв в словах Кузьмина какую-то обидную для себя правду. — Не в том дело, Кузьмич. Ведь мы с тобой сейчас вроде дипломатов. А дипломату ходить с оторванным хлястиком не положено. Старый человек, а не понимаешь такой важной сути…

К радости Сеньки, его неожиданно поддержал Шахаев:

— Правильно, Ванин.

Кузьмич, однако, не сдавался:

— А откуда нам взять красивый-то внешний вид? Мы сотни верст вон по какой грязюке прошли. А кое-где и на животах пришлось ползти…

— Но ведь Сенька-то и другие разведчики сумела привести себя в порядок.

Кузьмич замолчал.

Ближе к городу все чаще стали попадаться местные жители. Мужчины и ребятишки были в высоких остроконечных шапках и в узких, плотно обтягивавших тонкие ноги, самотканых белых штанах. Штаны эти не понравились всем, особенно же Пинчуку, не любившему ничего тесного.

— Обычай у них такой, фасон, — сказал новенький разведчик Никита Пилюгин.

— Какой там фасон! Бедность заставляет такие брюки носить. Я колысь тоже такие таскал, потому как других не было, — высказался Петр Тарасович и, утвердившись в своей мысли, добавил: — Посмотри, яки мослы из-под штанов выпирают! Жалко глядеть…

Пинчук осматривал все вокруг жадно и придирчиво. Ему не терпелось поговорить с встречными румынами. Он пробовал это делать, но неизменно получал в ответ одно и то же:

— Ну штиу русеште [14] Не понимаю по-русски (рум.) . .

Петр Тарасович понимал значение этих слов, но только ими да еще двумя-тремя фразами и ограничивались его познания румынского языка. Он пожалел, что рядом с ним нет Бокулея: вот с его помощью можно было бы поговорить с местным населением и выяснить, что к чему. Пинчук всматривался в колонну, не видать ли где капитана Гурова с Бокулеем.

По обеим сторонам дороги навстречу колонне шли румынские женщины-крестьянки в широких, сборчатых юбках. Многие несли на головах большие плетеные корзины с семенной картошкой. Корзины эти ловко держались на их макушках, вызывая искреннее удивление у советских солдат.

У крайних домов разведчикам встретилась вышедшая из церкви процессия. Впереди шагал поп и пел. Пела и толпа, следовавшая за попом. Солдаты свернули влево, уступая дорогу. Ванин внимательно и удивленно глядел на процессию. Чем-то непонятным повеяло от нее на советского солдата, и Сенька особенно остро почувствовал, что он находится на чужой земле и что его окружает сейчас совершенно иной, словно вернувшийся из далекого прошлого мир. Растерянно мигая светлыми ресницами, разведчик с недоумением слушал грустное пение.

Город был пустынен. Изредка промелькнут две-три человеческие фигуры и скроются за высокими воротами. На маленькой замусоренной городской площади красовался балаган. Возле него никого не было. Только тощая пестрая собака обнюхивала что-то.

Колонна миновала город, прошла еще километра два и вступила в большое румынское село. Жители села вели себя сперва сдержанно. На улице появлялись лишь ребятишки. Они смотрели своими большими черными глазами на советских солдат молча, настороженно, с неудержимым любопытством, но боялись. Солдатам было от этого неловко, и они все время пытались расположить детей к себе.

— Иди, иди же сюда! Ты, грязноносый! Брось мамалыгу-то, иди, я тебе чего дам! — манил Ванин к себе чумазого мальчонку, зажавшего в смуглом кулаке кусок остывшей мамалыги. Малец не решился подойти сам, но и не убежал, когда Сенька приблизился к нему. Разведчик поднял его на руки и понес. — Что ж ты дрожишь так?.. Я не трону тебя… Понимаешь?..

— Ну штиу… — мальчишка трепетал в руках у разведчика, как пойманный зверек.

— Ничего. Поймут скоро и не будут говорить «нушти», — задумчиво сказал Шахаев, глядя на худого ребенка.

— На вот, поешь, — поощрял Ванин, всовывая в руку мальчика ломоть хлеба и неведомо где добытую им плитку шоколада. — А мамалыгу брось. Скучная это еда…

Видя вокруг добрые, сочувственные лица, хлопец взял хлеб и шоколад. Сенька опустил его на землю, и он с пронзительно счастливым визгом помчался назад, где, сбившись в плотную кучку, ждали его приятели, такие же грязные оборвыши.

— Бедный народ румыны, — выдохнул Пинчук.

— Что-то и зла на них нет, — вдруг признался Сенька. — Вот воюют против нас, а зла нет…

Он посмотрел на товарищей, не осуждают ли они его слова. Понял, что нет, не осуждают.

Взрослое население появлялось на улице редко, так что солдатам не удавалось поговорить с румынами. Солдаты осматривали издали дома, постройки, делали критические замечания и заключения. Петр Тарасович успел приметить, что у большинства домов над крышами не видно труб, которые по обыкновению маячат над хатами. Это обстоятельство неожиданно вызвало горячий спор.

Молодой разведчик Никита Пилюгин, еще дома от своего отца наслушавшийся о загранице невесть каких чудес, склонен был утверждать, что трубы эти румынским крестьянам вовсе не нужны.

— Это почему же? — спросил Сенька, сердито глянув на Никиту.