Мартин Эмис - Зона интересов

– Шансы на успех теории космического льда?

– Послушай, я не защищаю эту идею исходя из ее достоинств. Понятное дело. Да и как бы я смог?

– Никак не смогли бы. Вы же не специалист.

– У меня нет специальной подготовки. А вот в политике я разбираюсь, племянник. И мне важна не теория. Мне важно, кто в нее верит. Шарлатану она очень симпатична и Трансвеститу, кстати сказать, тоже. Другое дело, что к нему мы больше не прислушиваемся. Благодаря мне. Но Шеф, Голо, Шеф. Шеф настаивает на том, что теория космического льда выдерживает…

– Минуточку, дядя. Простите, но я думал, что у Шефа не хватает на такие штуки времени.

– О, Шеф проникается к ним все большим интересом. К рунам и прочему. И разрешает Увечному составлять для него гороскопы… Понимаешь, Шеф держится мнения, что если теория космического льда верна, если мы сможем обосновать и доказать ее правоту – тогда все. По его словам, нашим врагам придется тогда сложить оружие и извиниться. И Тысячелетний Рейх окажется узаконенным – узаконенным небесами , так он выразился. Та к что сам понимаешь, Голо. В данном случае я не могу позволить себе выбрать неверную сторону. Это выглядело бы совсем ни к черту. Поэтому выясни для меня все о космическом льде. Ясно?

– О, совершенно ясно, дядя.

– Один глоток. Давай, мальчик. Спать будешь крепче.

– Я вот подумал. Раз уж я здесь, так почему бы мне не заглянуть в Коричневый дом?

– Зачем? Там кроме паутины нет ничего.

– Они вполне могли получить документы СА за тридцать третий и тридцать четвертый. Всяко бывает.

– Кого ты разыскиваешь, скажи точно?

– О, одного коммуниста.

– Имя?.. Погоди. Можешь не говорить. Дитер Крюгер.

Удивился я сильно, но продолжил неторопливо:

– Да. Крюгер. Как странно. Но что вас так развеселило, дядя?

– Вот так так. Таки-таки-так. Извини. – Он откашлялся, харкнул в огонь. – Ладно. Во-первых, вся история с Крюгером – умора совершенная. Я от нее всегда завожусь. А теперь, племянник, чтобы сделать ее еще смешнее, ты, если я не ошибаюсь, ты, мой мальчик, вставляешь фрау Долль?

– Ну уж нет, дядя. В Кат-Зет? Не самое подходящее место.

– Хм. Малость мрачноватое, сколько я себе представляю.

– Да. Малость мрачноватое. Но подождите, мой господин. Вы сильно ушли вперед. Я в растерянности.

– Хорошо. Хорошо, – вытирая глаза, сказал он. – В начале ноября я получил от Коменданта телеграмму. Насчет Крюгера. Я на нее пока не ответил, но придется. Видишь ли, племянник, нас связывают священные узы, его и меня.

– Сегодня просто-напросто ночь сюрпризов, дядя.

– Самые что ни на есть священные. Чтимые сильнее, чем брачный обет. Соучастие в убийстве. Прикончи это, Голо, – сказал он, протягивая мне коньяк. – Та к вот. Начало двадцать третьего, племянник. Полувоенное формирование Долля обнаружило в своих рядах «предателя». Дело было в Пархиме. «Я невиновен, ваша честь! Я всего лишь передал им разрешение разделать его под орех». Однако Долль и его ребята засиделись в пивной, а потом перестарались в лесу. Я получил год. Помнишь, в то лето мы не выезжали с палатками за город? Долль получил десятку. Можно сказать, принял на себя предназначавшийся мне удар – отчасти. Отсидел пять. А кстати, почему он вдруг взялся за Крюгера? На нынешнем-то этапе игры? Потому что Крюгер отымел ее первым?

– Что вы ему ответите? Доллю.

– Ну не знаю, – сказал он, зевая. – Скорее всего, что застрелен при попытке к бегству.

– Это правда?

– Нет. Не более чем отговорка. Означающая, что он мертв.

– А он мертв?

– Увы. Ах как хочется рассказать тебе эту историю, племянник. Я знаю, уж ты-то понял бы всю ее красоту. Это одна из вершин этики национал-социализма. Однако во всем Рейхе не наберется и полудюжины человек, которым известно, что случилось с Дитером Крюгером. Может, и расскажу, но сначала мне надо будет как следует все обдумать. Да уж!

– Долль. Он ведь тоже был коммунистом, верно? Какое-то время.

– Ничуть. Долль всегда был убежденным нацистом. Этого у него не отнимешь. Нет, он просто выполнял задание коричневых. И навел на Крюгера «Команду семь». Парней с кастетами… А эта Ханна – почему она вышла за такого мелкого прохвоста? О, в те давние времена я и сам не отказался бы ее отвалять. Роскошная фигура. Вот только рот. Рот у нее широковат, ты не находишь?

– По-моему, очень красивый рот. А вы все еще встречаетесь с той актрисой? Маней [90] Маня Беренс (1914–2003) – актриса, любовница Мартина Бормана; ее роман с Борманом не слишком афишировался, и широко известно о нем стало лишь в 1960-х, после чего ей было запрещено в течение 20 лет сниматься в кино. , так? Или бросили ее?

– Нет, не бросил. Я хочу, чтобы она жила здесь. По крайней мере, между съемками. Герда полностью за – лишь бы я ее исправно брюхатил. Маню то есть. А заодно и саму Герду. Ей хочется родить десятерых и получить «Крест немецкой матери». Ладно, будешь уходить, погаси свет. Выключатель вон там.

На следующее утро, в пять, – в последний день 1942-го – дядя Мартин убыл. Куда? Сначала машиной в горный приют в Берхтесгадене, оттуда самолетом в Восточную Пруссию – в Растенберг, где находился главный полевой штаб. Из «Кельштайнхауса» в «Вольфсшанце» – из «Орлиного гнезда» в «Волчье логово»…

За завтраком я сказал:

– Нет, я с наслаждением провел бы с вами первый день нового года, дорогая. Но, увы, мне необходимо быть в городе. Уеду прямо с утра. Ганс подвезет меня в грузовичке. Рейхсляйтер доверил мне важное поручение…

Герда задумчиво сообщила:

– По-моему, фельдмаршал Манштейн – еврей. Ты не находишь? По фамилии же видно… А после Берлина, племянник?

– Назад в «Бану». Для ленивца, тетушка, дело черти находят.

– Что ты сказал? – переспросила она, глядя куда-то в сторону и как будто не ожидая ответа.

Ночью прошел дождь, потеплело, снег начал таять, и теперь желтое солнце мрачновато играло на свесах и скатах крыш. Водосточные трубы наперегонки занялись своим делом, вода из них так и била – мне все это напоминало множество разбегавшихся врассыпную мышей. Герда спросила:

– Папочка говорил тебе что-нибудь о войне?

– Практически ничего. – я отпил чаю, вытер салфеткой губы. – А вам?

– Практически ничего. По-моему, война ему не очень интересна. Не его сфера.

– Это верно, тетушка. Вы правы. Ему и «Буна» не очень интересна. Не его сфера. «Буна» – это синтетические материалы.

Струи талой воды посверкивали за запотевшими окнами, точно бисерные занавески. Где-то шумно шмякнулся оземь пласт снега.

– А чем важна «Буна»?

– Она даст нам автаркию.

– Что же в этом хорошего?

– Не анархию, тетушка. Автаркию. Мы перейдем на самообеспечение. Когда из ворот «Верке» вывезут первые пять тысяч тонн свернутой в рулоны резины, когда мы начнем превращать уголь в нефть со скоростью семьсот тысяч тонн в месяц, война примет совсем другой оборот, могу вас в этом уверить.