Александр Грачёв - Падение Тисима-Реттоо

С восходом солнца капитан Воронков ушел в овраг и по расселине взобрался на северный обрыв, а с него — на утес, похожий на сторожевую башню крепости. С утеса хорошо просматривались северный и западный склоны острова. На севере Сивучий имел отвесные скалистые берега и был неприступен. Вершина острова, — а он поднимался над водой метров на сто, — была срезана, и там имелась довольно обширная площадка. Над нею кружились кайры — неизменные жители необитаемых островов. Что же касается западного склона, то он выглядел очень живописно. От вершины к западу вела каменная осыпь. Затем шла терраса площадью около гектара. Она была как бы порогом от вершины к берегу и была покрыта густым кедровым стлаником. Пологий глинистый откос вел от верхнего края террасы к сивучьему лежбищу. Овраг врезался в уступ почти до каменной осыпи. Вдоль подножия осыпи, отрезая ее от террасы, к югу шел овраг поменьше. Он был извилист и, очевидно, спускался к морю по южному склону острова.

Едва капитан Воронков огляделся, как его внимание привлек реденький дымок, стелющийся по кедрачу. Журналист прильнул к камням и, не веря своим глазам, долго вглядывался в заросли стланика, пока не заметил, что дымок поднимается из овражка, уходящего к югу. Может быть, это пар от горячего источника? Или клочок тумана?

Пока капитан Воронков строил свои предположения, дымок становился все реже и реже. Но это не успокоило журналиста. Нужно было выяснить, что это. Он решил пока не будить товарищей и самостоятельно обследовать подозрительное место, план созрел моментально: перебраться на террасу и подползти по зарослям кедрача к овражку. Так он и сделал. Каждый, кому доводилось видеть кедровый или ольховый стланик, может без труда вообразить, что за карликовые дебри оказались перед Воронковым.

Искривленные толстые прутья, словно гадюки, переплетаются между собой, образуя на земле сплошной настил высотой почти в человеческий рост. Поверх настила — густые кроны коротких пушистых ветвей. К счастью журналиста, стланик состоял тут из отдельных кущ. Через проходы между ними Воронков быстро добрался до овражка, и тут в носу защекотало от запаха дыма.

Укрываясь в зарослях, Воронков бесшумно подполз к краю овражка и замер: неподалеку — голоса. Говорили по-английски. Воронков плохо владел английским, но смысл разговора понял. Грубоватый голос недовольно говорил:

— Черт побери, они все тухлые. Слышите, Эрвин, вы принесли тухлые яйца!

— Вероятно, они теперь все такие, господин капитан, — отозвался почти юношеский ломающийся басок. — Прошло полмесяца, как мы их собрали.

— А сейчас птички не несутся?

— Нет, начали высиживать птенцов, господин капитан. Мы допустили оплошность, когда собирали яйца, — их надо бы складывать в соленую воду. Мой отец так хранил куриные яйца.

— Почему же вы не сделали этого?

— Не подумал тогда, господин капитан.

— Эти вонючие птички есть еще у нас в запасе?

— Целы все три…

— Но теперь мы уже не успеем поджарить их, тумана сегодня нет, с моря могут заметить дым.

Молчание. И снова молодой голос:

— Давайте положим их в угли, господин капитан, они еще успеют поджариться.

— Хорошо, я сам займусь ими, а вы, Эрвин, поднимитесь вверх и понаблюдайте за морем.

Вскоре послышался топот ног, и капитан Воронков увидел сквозь ветви, как вверх по овражку пробежал невысокий коренастый солдат в сильно поношенной одежде и смятой пилотке. Журналист успел запомнить его скуластое бронзовое лицо, заросшее русой курчавившейся бородкой. Солдат расторопно вылез из овражка на противоположную от Воронкова сторону и стал карабкаться по каменной осыпи к верхней площадке острова.

Прячась среди зарослей, Воронков быстро дополз до края оврага, где отдыхали его друзья, и почти кубарем скатился к ним. Укрытые парусом, они спали, прижавшись друг к другу. Парусина хорошо маскировала их: она была такая же светло-серая, как и камни. Со стороны вершины острова их и без того прикрывал обрыв оврага.

Воронков долго будил майора Грибанова, до того устал прошедшей ночью этот человек. Проснувшись, тот сразу же вскочил. Офицеры отошли в сторону, чтобы разговором не разбудить остальных. Обдумав все детально, решили разбудить пока Борилку и оставить его караульным в овраге, а самим подползти к овражку и попытаться подслушать разговор неизвестных.

Вскоре они лежали там, где уже побывал перед тем капитан Воронков. Им недолго пришлось ожидать: на осыпи загремели камни — это вместе с потоком щебня и глины скатывался в овраг русобородый солдат. Он пробежал почти перед носом Грибанова. Майор шепнул на ухо журналисту.

— Форма американская. Сержант.

— На море нет ничего, — послышался молодой голос из овражка. — Как ваше жаркое, господин капитан?

— Еще немножко подождем. Угли не очень жарки. Знаете, Эрвин, я дома чертовски любил мясо индейки, когда его хорошо прожарят. Моя кухарка, старая негритоска, умела отлично готовить это мясо. Сейчас приходится только вспоминать об этом да глотать слюнки, — вздохнул невидимый капитан.

— Мой отец разводил индеек, господин капитан, и я тоже очень любил их мясо. В кризис перед войной пришлось всех уничтожить, — скупщики не брали, и нам не на что стало покупать корм. Как-то теперь там дела у отца?

— Припомните мои слова, Эрвин: война надолго оздоровит нашу экономику. Разве уже в первые годы лендлиза не стали поправляться дела у вашего отца?

— Тогда поправились.

— Если нам удастся унести отсюда кости, Эрвин, я непременно побываю у вас в Техасе, навещу вашу ферму. Меня всегда привлекала поэзия этих знойных и суровых мест.

Майор Грибанов шепнул на ухо Воронкову:

— Дело ясное: они, как и мы, спасаются от японцев. Нам нечего их остерегаться. Пошли.

Они встали, отряхнули с одежды сухую кедровую хвою и молча стали спускаться по глинистому скату на дно овражка. Овражек круто повернул вправо, и двое русских лицом к лицу очутились перед двумя американцами. Те сидели у дотлевающего костра, поджав под себя ноги. Овражек здесь сужался, над ним висли кущи кедрача, образуя тенистый шатер. Американцы даже не встали, так они были ошеломлены внезапным появлением неизвестных.

— Пресвятая дева Мария, привидения это или живые люди? — проговорил рыжебородый с веснушчатым совиным лицом. Он был в изорванном офицерском френче, с портупеей через плечо. Как и сержант, он не сводил широко открытых желтых глаз с Грибанова и Воронкова.

— Прошу не пугаться, мы с добрыми намерениями, — сказал по-английски майор Грибанов. — Доброе утро!

— Кто вы?

— Мы русские офицеры, как и вы — спасаемся от японцев.

— Рашен?

При этих словах капитан встал — длинный, сухопарый, оборванный, он пристально и жадно разглядывал русских. За ним поднялся и сержант с курчавящейся бородой.