Александр Грачёв - Падение Тисима-Реттоо

— Переведите: мне приятно познакомиться с русской девушкой, офицером, отрекомендуйте меня и попросите, чтобы она тоже представилась.

Говоря все это переводчику, Кувахара, маленький, почти по плечо девушке, подошел к ней, галантно протянул руку и держал ее продолговатую изящную ладонь до тех пор, пока Хаттори переводил сказанное.

— Военврач капитан Андронникова, Надежда Ильинична, — холодно сказала девушка.

Не выпуская ее руки, подполковник подвел Андронникову к креслу и усадил: он старался казаться приятным.

— Переведите госпоже Андронниковой, что долг службы, понятный ей, как офицеру, вынуждает меня разговаривать с ней не о прелестных предметах, а о суровом военном деле. Я прошу поверить, что все мои вопросы продиктованы служебной необходимостью.

Как ни блистал подполковник Кувахара своими изящными выражениями и знаками сочувствия к Андронниковой по поводу лишений и испытаний, выпавших на ее долю, девушка продолжала оставаться строгой, равнодушной и немногословной. На все вопросы она отвечала коротко и сухо, на подполковника почти не смотрела.

Только после вопроса о том, оказывала ли она медицинскую помощь подобранным на море китайцам, Андронникова с негодованием заявила Хаттори:

— Переведите этому господину, что вопрос его не относится к теме нашего разговора и он не имеет права запрещать или разрешать мои действия как советского врача. Да, оказывала помощь и считаю, что в этом мой долг. Я прошу, чтобы он сказал мне, зачем меня пригласили сюда? Я плохо чувствую себя и требую, чтобы меня оставили в покое и быстрее отправили нас на родину.

На подполковника Кувахара эти слова подействовали отрезвляюще. Губы его нервно передернулись.

— Скажите ей, — обратился он подчеркнуто высокомерным тоном к переводчику, — что я не советую ей вести себя так. Я хочу напомнить ей, что нам еще неизвестно, как они попали на территорию Японского государства. Не исключена возможность, что они оказались на нашей территории как советские шпионы. Мы сумеем это выяснить, и тогда пусть они пеняют на себя.

Однако и эти слова не возымели действия на Андронникову. О подводной лодке, потопившей пароход, она не стала и слушать.

— Если неизвестно нам, чья это подводная лодка, — резко сказала она, — то тем более ничего не должны знать о ней вы. Все ваши доказательства — чепуха! Если говорить о моем личном мнении, то вот оно: ваша подводная лодка потопила советский пароход! У вас есть еще вопросы?

— Увести! — взревел Кувахара.

Андронникову увели в ту же комнату, в которой поместили Воронкова и Борилку. Подпоручик Хаттори был отправлен подслушивать разговор троих русских.

Поздно вечером Кувахара снова вызвал к себе Грибанова. Переступив порог, тот сразу понял: разговор будет «откровенный» — в кабинете не было переводчика, а рядом с единственным креслом стоят по команде «смирно» два жандарма с винтовками. На стуле у стены выразительный моток веревки.

— Садитесь, господин Грибанов, — сказал Кувахара по-японски и указал на кресло. — Давайте прекратим игру втемную.

Грибанов продолжал стоять, непонимающе посматривая на японца.

— Вы еще считаете себя Чеботиным? — с усмешкой спросил Кувахара. — Напрасно, друг мой. Вас выдали ваши товарищи.

Он перелистал в папке бумаги и, показывая пальцем в одну из них, сказал, подняв глаза на Грибанова:

— Вот заявление ученого-географа Стульбицкого. Надеюсь, вам знакома эта фамилия? Уточню: это давнишний наш агент. Да, да, не удивляйтесь, вы ведь неплохой разведчик и знаете, как это бывает. Стульбицкий прямо пишет, что вы недавно сменили свою фамилию.

Грибанов продолжал стоять молча, ни единым движением не выдавая, что слова Кувахара что-нибудь значат для него.

— Ах, вам недостаточно этих доказательств? В таком случае, прошу взглянуть вот на это. — Кувахара подал Грибанову две фотографические карточки. На одной, старой, Грибанов был в форме капитана, на другой, свежей, был нынешний Грибанов. Существенной разницы, разумеется, не было.

— Бросайте вашу игру, — скривился подполковник Кувахара, продолжая говорить по-японски. — Мы с вами ведь уже встречались. Помните?

— Помню, — спокойно подтвердил по-русски майор Грибанов. При этом он сел в кресло и тяжело вздохнул.

— Помню, вы тогда были подпоручиком. — И другим тоном: — А здорово наши поколотили тогда ваших! Как вы находите?

— Да как вам сказать, — по-русски начал подполковник Кувахара, — это было недоразумение.

— Ну, не скажите! — подхватил Грибанов по-японски. — А Халхин-Гол? Почти вся ваша шестая армия была уничтожена! Впрочем, с вашей точки зрения, может быть, и разгром фашистской Германии недоразумение. Не то слово, господин подполковник. Вы ведь тоже неплохой разведчик и умеете смотреть фактам в лицо.

— Не будем обсуждать этих вопросов, — живо проговорил Кувахара по-японски. Он говорил по-японски, а Грибанов — по-русски. Так они и продолжали, каждый на своем языке. — Оставим этот разговор. Скажите, вы давно из Владивостока?

— Не очень. А почему вас это интересует?

— Вас переводили на Камчатку? — не отвечая на вопрос, опросил опять Кувахара.

— Этого я вам не скажу.

— Хорошо. А как там у вас, прибывают уже войска с запада к границам Маньчжоу-го?

— Этого тоже не скажу. Не будем тратить времени на пустые разговоры.

— Право, вы напрасно скрываете, майор. Нам известно… Вы не выдадите ни военной, ни государственной тайны, если скажете свое личное мнение: будут выступать советские войска против нас или нет?

— У меня на этот счет нет личного мнения. Будет отдан приказ — войска выступят, не будет — не выступят.

— Силы у вас большие.

— Да, не в пример вашим.

— Господин Грибанов, я хочу, чтобы вы правильно меня поняли. — Кувахара меланхолично откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. — Вы в моих руках. Я волен делать с вами все, что мне захочется: пытать, казнить или сделать богатым и счастливым человеком. Я предлагаю вам перейти в нашу разведку на самых выгодных условиях, то есть на таких, какие вы назовете сами. И мы отправим вас всех пятерых на родину. Хоть завтра, если сегодня вы дадите согласие.

— Я знаю вас, как…

— Прошу прошения, я не все сказал, — поднял ладонь Кувахара. — Но прежде вы должны нам помочь кое в чем. Во-первых, сказать правду, что вы знаете о китайцах и японцах, подобранных на море вашим пароходом, — вы ведь наверняка разговаривали с ними; во-вторых, что они рассказывали вам о пребывании в японском плену; в-третьих, кто были те двое японцев, была ли у них карта острова, добровольно ли они ушли с китайцами или их увезли насильно; в-четвертых, подписать акт о потоплении вашего парохода американской подводной лодкой. В конце концов я не требую, чтобы вы сию минуту высказали свое отношение к моему предложению, я могу дать вам трое суток на размышление.