Джастин Сарасен - Ведьма Сталинграда

– Что здесь происходит? – на пороге блиндажа внезапно возникла Тамара Казар – само воплощение праведности.

– Мы всего лишь моем головы, товарищ майор, – ответила Катя, плотнее заворачиваясь в одеяло.

Майор смерила всех присутствующих тяжелым взглядом, словно решая, насколько сильно может их спровоцировать.

– Нарушение правил эксплуатации военного снаряжения. – Она ткнула сапогом одно из ведер и дернула за Катино одеяло. – За это вы могли угодить в штрафной батальон. Однако я лишь отправлю вас на гауптвахту на пять суток с завтрашнего дня.

– Вы имеете в виду одеяла? – возмутилась Катя. – Они высохнут через час, да и ведра никак не пострадали.

– Осторожнее, лейтенант Буданова. Я могу известить начальство о том, что вы нарушаете субординацию. Отнесите все обратно в сарай и не вздумайте больше повторять это сумасбродство. У всех остальных есть служебные обязанности. Мигом марш выполнять! – Бросив напоследок уничтожающий взгляд на Алекс, майор удалилась.

– Пять дней гауптвахты?! – Алекс не могла в это поверить. – Как же полк справится без вас? Вы ведь лучшие пилоты.

– Казар вдвое увеличит дежурства остальных, – пробурчала Инна. – Хочет, чтобы мы ее боялись. – Она подхватила за ручки все три ведра и пошла в сарай. Остальные летчицы, наблюдавшие за происходящим со своих коек, начали расходиться по своим делам. Проходя мимо Алекс, Настя шепнула ей: «Сегодня в десять вечера у третьего бомбардировщика».

Все еще озадаченная Алекс догнала майора.

– Почему вы так жестоко обходитесь с летчицами? Они преданны своему делу и превосходные солдаты – все без исключения. Та невинная шалость, лишь поднимает боевой дух. Как это в принципе может быть против правил?

– Это недопустимо в зоне военных действий и недостойно воинского звания – как и ваши панибратские отношения с лейтенантом Дьяченко. Я пригласила вас сюда фотографировать полк, и раз уж вы вышли за пределы этой роли, полагаю, вы можете готовиться к возвращению в Москву.

С этими словами майор ушла, оставив остолбеневшую журналистку. Неужели майор почувствовала возмущение, назревшее в первой эскадрилье? Что-то скоро случится, опасалась Алекс. Только пока было непонятно, кто не выдержит: верхи или низы.

Проклятье! Как будто того, что немцы пытались убить их всех, было мало.

Зимний день был коротким, темнеть начинало уже в четыре часа. Поужинать в столовой можно было в шесть и семь часов вечера. Алекс специально поела отдельно от Насти и удалилась в свой блиндаж, где было относительно тепло.

Ее соседки всегда с удовольствием слушали рассказы о жизни в Америке. Им было интересно, как одеваются американские женщины, каковы американские мужчины. Алекс только диву давалась: как девушек, умевших летать и сбивавших немецкие самолеты, могли заботить такие вещи как одежда, прически и ухаживания.

Алекс порадовалась, что оказалась в блиндаже с механиками, обслуживавшими истребители, поскольку они работали днем, а ночью спали. Попади она к бомбардировщицам, ночное свидание – если впереди было именно оно – было бы невозможно.

Но возможна ли в принципе романтическая встреча на таком холоде?

Алекс сделала вид, что тоже готовится ко сну. Но когда погас последний фонарь, она снова натянула на себя одежду и потихоньку выбралась из блиндажа. Стояла ясная ночь. Слишком яркая луна, казалась зловещей, ведь для Люфтваффе они были почти как на ладони, а на авиабазе стояло лишь две зенитки.

Журналистка прошла мимо знакомых Яков к Туполевым и планерам. В темноте они выглядели громадными, отбрасывая неровные тени на летное поле. Из-за третьего бомбардировщика показалась чья-то фигура.

– Настя. – Алекс обожала произносить это имя. Она взяла девушку за руку и, притянув к себе, прижала ее к фюзеляжу самолета. Чувствуя лишь очертания тела летчицы под толстым слоем одежды, Алекс задрожала от удовольствия. Она зарылась лицом в шею Насти. Волосы девушки пахли армейским мылом и слегка отдавали металлическим запахом самолетного радиатора, но сквозь эти запахи пробивался теплый и сладкий естественный аромат молодого тела.

– Почему сегодня? В такой холод!

Настя поцеловала Алекс в ухо.

– Потому что завтра я отправлюсь на гауптвахту, и кто знает, что будет дальше. – Настя отстранилась. – Пойдем.

Девушка повела американку мимо бомбардировщика к планеру и поднырнула под его крыло. Лунный свет сюда не попадал, бок планера был равномерно темным, но Настя уверенно продвигалась вперед, пока не нащупала дверную ручку. Дверца со скрипом открылась.

– Да здесь же ничего не видно! – шепотом сказала Алекс. – Мы точно во что-нибудь врежемся.

– Нет, я все проверила. Припасы еще не загрузили. Пойдем, не бойся. – Настя аккуратно зашла внутрь и потянула Алекс за собой.

Журналистка повиновалась, но, оказавшись внутри планера, словно ослепла. Что с закрытыми, что с открытыми глазами – все равно. Алекс вытянула руку и нащупала край скамьи, располагавшейся вдоль фюзеляжа. Она неуклюже шла по деревянному полу до тех пор, пока, хихикнув, не наткнулась на Настино колено.

– Это безумие, ты же понимаешь, – сказала Алекс.

– Знаю. Иди сюда.

– Сюда? Это куда? – Американка снова издала смешок, но продолжала потихоньку продвигаться вперед.

Вслепую нащупав летную форму Насти, Алекс прилегла рядом с девушкой и теперь стала уже искать губами, а не руками в перчатках Настино лицо под ушанкой. Наконец, Алекс нашла ароматную, но холодную кожу, и рассмеялась.

– У меня такое чувство, будто я обнимаю стопку чистого белья, в глубине которой где-то прячешься ты.

– Смелее! Ты обязательно меня отыщешь. Я здесь, и я жду тебя. – Настины руки в толстых перчатках сомкнулись вокруг шеи Алекс и притянули американку.

Целоваться в полной темноте, не видя возлюбленную, было очень странно. Обоняние и восприятие вкуса обострились: Алекс остро чувствовала запах шерстяной ткани, овчины, армейского мыла и сладко-соленый вкус Настиных губ. Затем журналистка заметила, как перестает что-либо различать, подчиняясь основному инстинкту, рождавшемуся где-то в глубине ее существа и требовавшему животного удовлетворения. Это было дикое желание соединиться с Настей, слиться с ней воедино и раствориться в ней.

Опершись на локоть, Алекс стащила зубами перчатку со своей руки, и стала расстегивать Настину шинель, обнажая шею. Алекс стала целовать теплую кожу и ласкать ее языком. Пуговицы на Настиной гимнастерке доходили лишь до середины груди, и процесс раздевания застопорился. Но Алекс уже так возбудилась, да и Настя прошептала: «Да, дотронься до меня, пожалуйста. Я так этого хочу».

Журналистке удалось забраться рукой под гимнастерку снизу и расстегнуть Настины брюки-галифе. Алекс плавилась от желания, удивляясь, что ведет себя, как неловкий подросток. Слепой подросток.