Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

— Боже мой! — всплеснула руками Анна, осмотрев квартиру. — У тебя и на заставе такой порядок? Да будь я твоим начальником, сейчас отправила бы на «губу», или как там у вас называется то место, куда сажают провинившихся?

Засучив рукава, она ловкими движениями начала убирать комнату, и та просто на глазах менялась, приобретала приятный, уютный вид.

Сергей Васильевич попытался было помочь ей, вернее, ему приятно было чувствовать ее рядом, но Анна прогнала его прочь.

— Не мешай! Иди к ребенку, может, хоть в няньки сгодишься, начальничек… И чему вас только учат в разных училищах? Военный человек должен все уметь делать…

«Пожалуй, она права. В казарме мы видим беспорядок, а у себя дома не замечаем…» И он молча подчинился. Ничего не поделаешь. Так уже заведено, что в семье жена — старший начальник. И никакой обиды на сердце. Присев на корточки, он всматривается в порозовевшие щечки существа, о котором знал лишь из писем, и удивляется: почему Анна писала, что дочь родилась болезненной, слабенькой, что ей нужен присмотр врачей, которых на границе едва ли сыщешь… Чепуха! Наш пограничный климат лучше всяких врачей. Вот она даже губами причмокивает от удовольствия…

От умиления он попытался повторить движение губ ребенка и тут же напугался: крошечное тельце задергалось, замотало головкой и открыло глаза. Какую-то секунду они смотрели на незнакомца, потом личико его сморщилось, крошечные ручки затрепыхались над ним, из широко открытого рта вырвался крик. Резкий, пронзительный.

— Аня! Аня! — зашумел Кольцов, боясь притронутся к дочери. — Да иди же к ней! Понимаешь, напугалась что ли…

В дверях показалась Анна. Не торопясь расстегивала платье, готовясь кормить ребенка.

— Эх ты. пограничник! Доченька есть захотела…

Боясь нарушить наступившую тишину, Сергей Васильевич заговорил шепотом, словно конфузясь:

— Ишь, горластая! Но… Извини, Аннушка, ты уже как-нибудь сама тут управляйся… Мне на боевой расчет пора… Я скоро вернусь…

Анна ответила улыбкой, углубившись в свои думы. Она готовилась к этому. Такова судьба жены командира. Да еще на границе…

Байда понимал, что начальнику заставы сейчас нужен негласный отпуск: не часто к пограничникам приезжают жены; и с утра сам повел свободных от нарядов бойцов на стрельбище согласно расписанию. К его удивлению, Кольцов был уже там. Вместе со старшиной Тимощенко проверяли стрельбище, устанавливали охранение, готовили мишени.

— Понимаешь, Антон Савельевич, ребята из новичков у нас хорошие, но стреляют не ахти как. Надо поднажать. Ты вот показывал призы за меткую стрельбу, ну и поделись своим опытом…

Байда действительно получил в училище за отличную стрельбу прекрасное охотничье ружье и фотоаппарат, бережно хранил их и часто показывал товарищам, хотя на охоту ни разу не удосужился сходить, и к фотоаппарату почти не прикасался.

— Что ж, будем нажимать…

Первые результаты стрельбы не очень порадовали, а два бойца — Денисенко и Великжанов и вовсе не выполнили упражнении.

— Как же это так, товарищ, Денисенко, а? А если перед вами не мишень, а нарушитель появится, тоже промажете?

— Ну нет! Нарушитель — другое дело… Там уж я буду без промаха бить… Если не пулей, то прикладом…

Слушавшие пограничники рассмеялись, только Великжанов стоял молча, с мрачным видом рассматривая винтовку.

— А у вас что случилось? — подошел к нему Байда.

— Не знаю. Целился аж глазам больно, а пули ушли за молоком… Знать, винтовка плохо пристреляна…

— Во-во! — обрадовался Денисенко. — Кирюша верно говорит, уж он-то знает, сибиряки все охотники! У меня тоже верный глаз, дайте только хорошую винтовку…

— Что ж, проверим ваше оружие. Где мишень свободна?

— Две левые, товарищ политрук!

Банда взял винтовки неудачников, патроны и сделал по три выстрела из каждой.

— Ведите их к мишеням, — сказал командиру отделения.

Красные от смущения возвратились бойцы на огневой рубеж.

— Из восьмерки ни одна пуля не вышла, товарищ политрук! — доложил командир отделения Егоров.

— Выходит, напраслину взвели на винтовки. Оружие здесь невиновно. Надо больше тренироваться. Прикладом, товарищ Денисенко, тоже нужно уметь действовать, но без меткой стрельбы пограничник — что возница без вожжей: куда захочет лошадь, туда и потянет…

С этого дня они с Кольцовым занялись кропотливой работой, многие часы проводили на стрельбище, пока каждый боец не поверил в свое оружие.

В тот же вечер Байда впервые шел в ночной наряд и попросил назначить с ним незадачливых стрелков — Денисенко и Великжанова. Чем-то привлекали его эти молодые бойцы, совершенно непохожие по характеру. Денисенко — вечный балагур, в кармам за словом не лезет, всегда пытается как-нибудь выкрутиться из любого положения. Великжанов — тихий и молчаливый, но упорный и настойчивый. Может, излишне самолюбивый, каждую неудачу болезненно переживает. Он, политрук, обязан сделать из них настоящих людей…

Шли по дозорной троне на левый фланг, на границу «трех петухов»— стык трех государств: Советского Союза, Польши и Румынии. Здесь, говорят пограничники, перед рассветом начинается «международный концерт»: соревнование советских, польских и румынских петухов. И странно: все поют одну песню, словно передразнивают друг друга. Только по направлению их крика можно догадаться, кому принадлежит очередное кукареку.

Антон немного волновался, как и всякий новичок: шутка ли! — ночной наряд на таком ответственном участке! Великжанов и Денисенко все еще находились под впечатлением неудачи на стрельбище. Присутствие политрука стесняло их: даже нельзя поделиться мыслями о пережитом дне.

Место для засады Антон выбрал на высотке. Расположил бойцов, проверил маскировку и занялся наблюдением за сопредельной стороной.

Ночной наряд — дело нелегкое. Как ни коротка летняя ночь, для неподвижного наряда она кажется бесконечной.

А ночь выдалась темная. В глубокой лощине — как в подполье. И надо же было, чтобы поверял наряды в эту ночь сам комендант участка капитан Птицын! Антон только раз встречался с ним, и показался он ему излишне суровым, каким-то бирюком — говорил мало, смотрел исподлобья, словно подозревал в чем-то собеседника.

Обнаружив вдвоем с Кольцовым наряд, комендант полежал немного рядом, ни о чем не спрашивая, потом что-то хмыкнул себе под нос, поднялся и пригласил с собой Антона.

— Ну как служба, политрук? Трудно? — тихо спросил. отойдя подальше от наряда.

— Привыкаю, товарищ капитан… Человек ко всему может привыкнуть. Да и интересно…

— Верно, только к ошибкам нельзя привыкать. Слышал на заставе, стреляете вы отлично, да и все остальное, так сказать, соответствует… А вот службы вы, дорогой, еще не знаете. Да-да, не знаете, этого нельзя стыдиться. Знания даются опытом…