Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

Несколько дней Ирина пожила в деревне около Стрия, потом уехала в Подгорск. Здесь ее приняли очень тепло, пообещали место учительницы в ближайшем селе.

— Поезжайте туда, устраивайтесь с квартирой, а в конце июля приходите за назначением.

Так и сделала. Школа, где ей обещали работу, понравилась. село тоже. И что хорошо — город близко. Здесь можно неплохо отдохнуть. Нашла недорогую комнату с полным пансионом и приветливой хозяйкой.

В субботу, после завтрака, «пани профессорка», как ее называла хозяйка, отправилась с местными крестьянами в город — кое-что купить и немного развлечься. «Профессорка», приотстав от своих спутниц, пристально всматривается в опушку темнеющего в стороне леса.

А там, блестя на солнце, одна за другой спускались двойки, четверки птиц, скользили плавно в прозрачном воздухе и, покружившись, словно играя, скрывались за лесной опушкой.

«Как красиво! Словно соколы резвятся», — подумала Ирина, догоняя женщин. В городе она отстала от спутниц, спешивших на базар, долго бродила по улицам, заходила в магазины, покупала разные мелочи, прислушиваясь к разговорам. Вечером пошла в парк, видела веселых летчиков. На минутку даже появилось желание познакомиться с ними, поболтать, но одернула себя. Это было бы так необычно для Ирины Кривошлык.

В село возвратилась поздним вечером. Напуганная долгим отсутствием квартирантки, хозяйка суетится, хлопочет с ужином и в то же время отчитывает девушку:

— Разве так можно? Где это видано, чтобы такая молодая панночка до поздней ночи пропадала бог знает где! И не обедала, моя голубонька… А я тут думала передумала…

— Нет-нет, спасибо, я хорошо поела в городе и сейчас ничего не хочу… — Она отвернулась от расставленных на столике кушаний и заторопилась в свою комнатку. — Мне надо отдохнуть… Так устала…

Дверь закрывается, щелкает крючок. Несколько мгновений стоит она неподвижно, прижавшись головой к двери. Ворчанье хозяйки становится глуше, потом совсем стихает. Теперь Грета Краузе может наконец сбросить маску Ирины Кривошлык. В этой маленькой конурке, укрытая от людского глаза, наедине со своей совестью она во всем разберется и все поставит на свое место.

Но одиночество — плохой советчик. Там, в Берлине, в закружившем ее вихре угарной жизни все казалось понятным. «Ты — дозорный или, как говорят моряки, впередсмотрящий великой армии фюрера и должка указывать ей путь к великой цели…» — поучал в шпионской школе Геллер, и она верила в свою высокую миссию. Рвалась к подвигам. Всеобщее поветрие фашизма захватило ее в свой круговорот, она с душевным трепетом, как верующий человек евангелие, несколько раз перечитывала «Майн кампф» и уверовала в непогрешимость фюрера.

«Как там мои старики?» — вспомнила о родителях.

С тех пор как ей одели маску Ирины, указали связи и бросили на задание, она была отрезана от всего прежнего мира. Предупреждали: «Отныне Маргариты Краузе нет — есть Ирина Кривошлык. Под пыткой, под угрозой смерти и даже после смерти вы — Ирина…»

Она рвалась к делу, а ее заставили выжидать. Сколько это может продлиться? А вдруг позабудут о ней, и все это обернется пустой игрой в таинственные похождения? И затеряется она со своим тщеславным сердцем и горячим воображением среди огромного моря человеческих жизней…

Но об Ирине не забыли. Сначала приказали оставить работу во Львове и явиться в Стрий, потом переехать в Подгорск. А вчера поступил сигнал — пора. Сначала обрадовалась: кончилась неизвестность, надо действовать. Шла в город возбужденная. Вот рядом идут какие-то женщины и болтают о разных хозяйственных пустяках, не подозревая, кто такая тихая панночка.

Но то, что раньше казалось простым и легким, сейчас дохнуло на нее запахом смерти. Однако отступать поздно. Пусть ее хранит любовь Эриха, а она постарается быть достойной его любви.

И через несколько минут устремились в эфир незаметные сигналы — попробуйте выловить их в безграничном просторе. Лишь тот, кто ожидает их, сумеет выловить. Итак, Грета Краузе, она же Ирина, а для Карла Шмитца — таинственная Ипомея, вступила в войну.

Почти в это же время к пограничным армейским соединениям пробивалась директива из Москвы: «…скрытно занять огневые точки укрепленных районов на госгранице… рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию… все части привести в боевую готовность… подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов..»

В директиве указана точная дата, даже часы. «К рассвету 22 6.41». Но почему, почему директива так медленно ползет? Ведь «завтра» уже наступило! И когда получит ее штаб дивизии генерал-майора Макарова? Когда узнает о ней начальник штаба авиаполка?

Если бы они знали!..

По ту сторону границы знали. Не только Карл Шмитц и Топольский со своими помощниками. От фельдмаршала Рундштедта, командующего армейской группой «Юг», до последнего ефрейтора какого-нибудь взвода связи — все считали минуты до начала решающих событий. От Люблина до Галаца около шестидесяти немецких, венгерских, румынских дивизий приготовились к прыжку через границу, держа оружие на боевом взводе. Ожидали последнего сигнала. Малые и большие города и села забиты боевой техникой.

«Россия должна быть уничтожена… одним ударом!» — грозился недавний ефрейтор. Его самонадеянность подхлестывал генерал Йодль: «Через три недели после начала нашего наступления этот карточный домик развалится…»

Вслед за своим неистовым фюрером каждый фашистский выкормыш повторял: «Когда начнутся операции „Барбаросса“, мир затаит дыхание и не сделает никаких комментариев».

Шмитц знает, что так сказал фюрер за неделю до сегодняшнего вечера. Майор уже покончил с былыми сомнениями и верил в успех. За спиной поверженная Франция и растерянная, ошеломленная Великобритания. Что ж, пора поменяться ролями. Если раньше диктовала народам свою волю Великобритания, то теперь будет диктовать Великогермания.

«Сама справедливость вложила меч в руки фюрера, чтобы перекроить мир. И мы его перекроим, черт возьми! — размышлял Шмитц, недружелюбно посматривая на румынских офицеров, восседавших за генеральским столом. — Посмотрим, как вы действовать будете».

У Шмитца было много оснований для недовольства. Он просил полковника Штольце направить его в одиннадцатую армию (со своими приятнее работать), но тот и слышать не хотел.

— Вы, майор, уже сжились с этим народом, вы и осуществляйте руководство разведкой в их секторе. За ними надо смотреть в оба…

Злил Шмитца и затянувшийся генеральский обед, ведь столько еще работы до начала! Но румынские генералы не замечают настроения немецкого майора. А может, настроение замечают, но не желают замечать майора? Разгоряченные мыслями о предстоящей победе, уже в который раз непослушными языками провозглашают тосты за «великую Романею», за кондукатора Иона Антонеску и, конечно, за немецкого фюрера. Подняться и уйти? Нетактично…