Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

Тагир не успел додумать до конца, какие у него могут быть обиды, да и есть ли они вообще, не считая сегодняшнего случая с этим конвоированием. Его размышления прервали автоматные очереди где-то впереди: несколько коротких, похожих на треск ломаемых сухих деревьев, и одна длинная. Потом еще и еще…

— Гони! Гони вперед! — крикнул Тагир ездовому, приподнимаясь на коленках и напряженно всматриваясь в придорожные кусты, подернутые предутренней дымкой.

Сзади послышались тревожные крики ездовых хозяйственного отделения батальона, шум приближающихся машин и резкий голос капитана Бахтиарова, отдающего приказ командирам застав. На дороге вдруг стало тесно. Подводы, машины, обгоняя друг друга, неслись вперед на звуки выстрелов, где, очевидно, головные заставы вступили в бой.

И в это время слева и справа затрещали автоматы, в темном воздухе запели невидимые шмели — все смешалось, перепуталось. Телега, задетая машиной, подпрыгнула. налетела на упавшую лошадь и с треском перевернулась. Сжавшийся в комок Тагир перекувыркнулся несколько раз, больно ушибся коленкой о собственный автомат, но не растерялся, сунул в карман револьвер, сорвал с шеи автомат и отполз в сторону, пытаясь разобраться, что происходит вокруг.

Соскочившие с подвод и машин солдаты бежали по обе стороны дороги. Каждый, не ожидая команды, сам выбирал цель, нутром определял, где свой, где враг. Но вот впереди, подавляя жидкие звуки автоматов, гулко застучал станковый пулемет.

«Наш родной „максимка“», — прошептал Тагир, подползая к деревцу, из-за которого продолжал бить автоматчик. Он на время забыл о тачанке, о дезертире, ловил острым взглядом огненные всплески справа от дороги и посылал туда короткие очереди.

Бой, если можно определить этим словом неожиданное для обеих сторон и неподготовленное столкновение, начался в предутренней темноте и закончился после восхода солнца, когда над поймой реки совершенно рассеялся туман. Только тогда стало возможным кое-как определить, что произошло.

Выбросившись в Приднестровье на большом пространстве, парашютисты еще не успели собраться в условленном месте, как по дороге к переправе промчалась машина. Находившиеся поблизости диверсанты решили пропустить ее и, когда скроется на той стороне этот непрошенный свидетель, врасплох захватить охрану переправы. Однако машина остановилась у контрольно-пропускного пункта и, видимо, не собиралась уходить на ту сторону. Вскоре подошла вторая машина, потом третья. Послышался сдержанный говор, команды…

И тогда кто-то выстрелил в направлении переправы. Сразу же началась пальба вслепую по всей местности, где находились десантники. Они, очевидно, полагали, что столкнулись с эвакуирующимися советскими учреждениями, и заранее тешили себя легкой победой. Но в ответ на беспорядочную стрельбу застрочил станковый пулемет.

Так начался бой. Лишь на рассвете фашисты поняли, что столкнулись с чекистами и сами попали под удар. Оставив прикрытие у переправы, они решили прорваться через реку вплавь. Некоторые уже добрались до середины реки, как неожиданно с противоположного берега, из-за камней, открыли по ним огонь.

— Ничего не понимаю, — удивился Байда, бежавший с группой пограничников к переправе, чтобы перехватить десантников на той стороне.

Оказывается, Симон Голота все эти дни охотился со своей дружиной на Коперко. С ним был Иван Недоля, хорошо знавший бывшего управляющего в лицо. «Не провалился же он сквозь землю, собака», — говорил Симон Сергеевич с огорчением. Он никак не мог простить себе, что тогда в лесу упустил шпиона. Так неожиданно и очень кстати старый конник стал участником боя у переправы.

Поняв, что на противоположном берегу их ожидает ловушка, парашютисты, отстреливаясь, начали стягиваться к опушке леса. Однако подошедшие подразделения батальона докончили разгром.

Большие потери понесли пограничники. Много легло в братскую могилу на берегу Днестра.

Когда подошли остальные подразделения, батальон Бахтиарова собирал раненых, убитых, тщательно осматривал район выброски десанта. Диверсанты не успели подобрать сброшенные на парашютах боеприпасы, рацию, взрывчатку, продукты питания. Кольцов разыскал Байду, оживленно беседовавшего о чем-то с Голотой.

— Арестованные на месте, а где дезертир? — с ходу набросился он на своего друга.

Байда только сейчас вспомнил о тачанке с дезертиром и побежал к хозяйственному отделению. За ним поспешил и Кольцов.

— Простите, Симон Сергеевич… Потом… — Кольцов махнул неопределенно рукой и тоже побежал.

— И что это за командиры пошли! Никакой солидности… Бегают, как мальчишки… — неизвестно кому пожаловался старый конник.

Голота многого не понимал в развернувшихся с такой быстротой событиях, оценивая их с точки зрения времен гражданской войны. То, что немцы прорвались к Житомиру, нажимают на Винницу, Киев, и даже на Москву замахнулись, казалось неправдоподобным, невозможным, и Голота не мог спокойно об этом говорить. Еще не зная о начавшемся отступлении всей южной группы войск. Симон Сергеевич строго осуждал своего бывшего командира: «Эх, Семен Михалыч, Семен Михалыч! Что же ты там копаешься? Да выпусти ты свою конницу, да ударь по тылам ихним, чтоб хребет у самого Гитлера затрещал! Да я с одним эскадроном столько бы их наколошматил…»

Об этой обуреваемой им идее он и хотел поговорить с Антоном перед приходом Кольцова.

А Байде сейчас было не до этого. В хозяйственном отделении не оказалось ни телеги Тагира, ни дезертира. Кто-то сказал, что видел разбитую тачанку километрах в трех отсюда. Бледный, расстроенный от всего пережитого за ночь, Байда вскочил на Орлика и помчался по дороге.

Еще больше был расстроен Тагир, когда в разгаре боя он вспомнил об исчезнувшем дезертире. Вернувшись к тачанке, нашел еще не остывший труп ездового. Одна лошадь стояла в упряжке. Другая, откинув голову, лежала с остекленевшими глазами. Ткача нигде не видно. Уже совсем рассвело, легкий туман медленно поднимался над рекой, рассеивался, будто таял от утреннего света. Теперь можно осмотреть все поле боя. Впереди, ближе к Днестру, еще продолжалась стрельба. А вокруг все дышало такой нежной прохладой, так весело блестело под высоким, светлым небом, что если бы не выстрелы, не разбросанные но обе стороны дороги трупы, можно было бы принять это утро за начало мирного, праздничного дня.

«Если бежал, то не туда, где бой, и не назад», — решил Тагир. Распутав лошадь, вскочил на нее, скрипнув зубами от боли в ушибленном колене, и погнал вправо, к прибрежным зарослям, всматриваясь в следы на траве.

Ткача он увидел на небольшой полянке с измятой травой. Дезертир сидел, прижавшись к кусту спиной, и крепко держал перед собой автомат. А у другого куста, напротив, стоял человек в мундире немецкого офицера с поднятыми руками. Вся его упитанная фигура ничем не напоминала военного, и даже поднятые руки были сложены, как для молитвы.