Владимир Петров - Единая параллель

— Правду говоришь? — Капитан в искреннем изумлении вытаращил глаза. — И ты с ним воевал?

— Как видишь.

Вахромеев вспомнил, как под Прохоровкой лазал на четвереньках обезумевший от горя Афонька, собирая средь кустов останки своего старшего брата. А ведь бой еще не кончился, и его ни одна пуля не царапнула. Тогда он не трусил.

Из блиндажа вышел Егор Савушкин, придерживая забинтованную руку. Смерил Афоньку презрительным взглядом:

— Или совестью, поди, мучаешься, что, дескать, фашистов убивал? Так это святой грех.

— Не кощунствуй! — нахмурился, отвернулся Афонька. — Не бывает святого греха. Всякий грех — сатаны наущение, сказано в писании.

— Ну тогда ты последняя паскуда. Иуда Искариотский, ежели не токмо за других, за братьев своих мстить не желаешь.

— Замолчи!! — завизжал Афонька.

Капитан Тагиев обеспокоенно наблюдал эту сцену: вышел какой-то неопрятный раненый ефрейтор, никого не спросясь, беспардонно встревает в разговор, оскорбляет арестованного. А комбат ведет себя со странным равнодушием…

Приподнявшись на цыпочках, спросил на ухо Вахромеева:

— Кто такой? Родственник, что ли?

— Дядя… — отмахнулся, соврал Вахромеев. Он и сам понимал, что Егорша ведет себя не по-уставному, да еще в присутствии нового человека — замполита. Избаловался, совсем обнаглел, шельмец. Да ведь с другой стороны — Савушкин имел достаточно веских оснований, чтобы так говорить с младшим Прокопьевым. К тому же еще со Сталинграда Егорша пользовался среди черемшанцев непререкаемым авторитетом. И авторитет этот он завоевал в боях.

Вахромеев ответил замполиту тихо, почти шепотом, однако недаром Савушкин обладал поистине кошачьим слухом — услыхал, сердито побагровел:

— Какой там дядя? Волк ему дядя на таежной тропе. Я поди не забыл, как они, братья Прокопьевы, ухайдакали меня в тридцать шестом.

— Врешь! — всхлипнул Афонька, — Я не бил.

— Ну да, ты не бил, — сказал Егорша. — Ты собак спускал.

— Хватит! — зычно гаркнул Вахромеев. — Постыдились бы старые распри вспоминать. Нашли тоже место! А ты, Савушкин, марш немедленно в медсанбат.

Егорша вернулся в блиндаж, закинул здоровой рукой за спину автомат, приподнял вещмешок. Подумал и вытащил оттуда сложенные вместе рожки стереотрубы (треногу вчера пришлось бросить). Обиженно спросил:

— А эту штуку оставить, товарищ капитан?

Вахромеев усмехнулся: он-то знал, насколько дорога стереотруба для жадного к хозяйским вещам Савушкина (мечтал после войны охотиться с ней на горных козлов).

— Да как хочешь… Хочешь — забери. А то — оставь.

— Боязно с собой брать, — вздохнул Егорша. — В медсанбате — какие порядки? Ералаш. Однако украдут, и поминай как звали. Уж лучше оставлю вам, товарищ капитан. А?

— Ладно, оставляй.

Савушкин неловко козырнул и направился было тропинкой вдоль склона, однако замешкался. Потом решительно вернулся назад.

— Можно еще пару слов?

Вахромеев переглянулся с капитаном Тагиевым, как, мол, комиссар, не возражаешь? Тот равнодушно буркнул:

— Пускай говорит.

— Я насчет этого сопливого хлюста… — Егорша кивнул в сторону поникшего Афоньки. — Конечно, по закону его надобно ставить к стенке. А вот ежели по совести, то — нельзя. Больно он зеленый еще, насквозь дурной. Война ему еще проветрит башку, это как пить дать. А уж коли вправду смерти своей ищет, то пусть, гад, помирает в передней цепи, а не в сортирной яме. Эх, жалко, я выбыл из строя, а то бы поставил рядом в первую же атаку!

…С вершины холма далеко открывались задымленные дали. Выгоревшая деревня казалась пустой, безжизненной, безлюдной, а кругом шла война, плясавшая огненными смерчами, война, в которой ежеминутно решались сотни и тысячи людских судеб. И тут, на искромсанном снарядами косогоре, где мирно и сладко пахло вспаханным полем, тоже решалась человеческая судьба — с той же суровой справедливостью, как и в беспощадном бою.

Капитан Тагиев отослал автоматчика-конвойного, потом не спеша развязал Афоньке руки, стянутые сзади брючным брезентовым ремнем. И, толкнув в спину, направил в сторону дымившей в овраге солдатской кухни: «Иди, питайся авансом, хоть и не заслужил!»

Щурясь, сказал Вахромееву:

— Я знаю, что ты решил, командир! Правильно, пускай побудет у тебя вестовым, пускай поучится солдатскому бесстрашию. А струсит — у тебя рука не дрогнет. Ну а религией займусь я, буду выколачивать из него труху. Правильно все сказал?

Вахромеев только рассмеялся в ответ: ну и хитрец! И еще подумал, что у Отара Баканидзе толковый был замполит.

Полковник Крюгель был несколько обеспокоен, получив распоряжение лично явиться к особоуполномоченному СД и гестапо по Харькову. Правда, указание поступило по телефону из штаба Манштейна, а это означало сугубо служебную причину визита. Но дьявол их знает, этих чернофуражечников!.. Тем более что речь шла об эмиссаре самого Кальтенбруннера штандартенфюрере Хельмуте Бергере.

После проверки документов молодой эсэсовец в штатском провел Крюгеля в просторный полутемный кабинет. Старинные черного дерева часы пробили десять раз в тот момент, когда он садился в кожаное кресло.

Осмотрелся — хозяин задерживался, а может, запаздывал умышленно. Никакого особого впечатления комната не производила, обычный профессорский кабинет-библиотека, специалиста-почвоведа, судя по книжным стеллажам. Заметными деталями были, пожалуй, пехотный пулемет с заправленной лентой, стоящий на полу у зашторенного окна, и еще натуральный человеческий скелет в углу под стеклянным колпаком (почвовед занимался анатомией?).

Интересно, почему задерживается Бергер? Говорят, что шеф гестапо Мюллер любит подобные «психологические штучки» — сначала хорошенько осознай, где ты и с кем будешь говорить! Но нет, на Хельмута Бергера это не похоже, скорее всего застрял на каком-нибудь важном заседании, а то и на допросе. Время сейчас суматошное, смутное — в городе стрельба каждую ночь.

Когда же они виделись в последний раз? Да, это было в Умани в августе сорок первого, ровно два года назад. Там состоялась тогда секретная встреча Гитлера и Муссолини, а штурмбанфюрер Бергер возглавлял один из охранных отрядов СС. Что ж, он неплохо продвинулся за это время: от майорского к полковничьему званию. Не говоря уже о том, что он имеет сейчас здесь, в Харькове, неограниченные полномочия.

Где-то на одной из соседних улиц проходили танки, пол дрожал, хотя шум моторов не проникал за толстые стены особняка. Отчетливо слышалось странное пощелкивание, словно перетряхивали в мешке деревянные фишки лото. Крюгель почувствовал озноб, когда обнаружил источник: оказывается, дребезжали кости скелета… Мелькнула паническая мысль: а не связан ли этот вызов с деятельностью тайной офицерской организации?