Анатолий Баюканский - Заложницы вождя

«Выходит, опять меня спас ангел-хранитель, — подумал Борис, не испытывая радости от того, что остался жив в том пекле. В это трудно было поверить. Вот уже два с лишним года его морят голодом, бьют, замораживают, поджаривают на адском огне и …тьфу, тьфу, ничего не могут с ним сделать. Хотя, конечно, какая это жизнь — одна боль сменяет другую. «Брось гневить Бога, — одернул себя, — разве жизнь не выше боли, а боль можно вытерпеть»…

В один из дождливых дней возле его кровати присел совсем юный офицер с чуть приметными усиками над верхней губой. Вежливо представился:

— Младший лейтенант Аракелов! — выложил на колени общую тетрадь. Борис обрадовался, подумал о том, что его, наверное, отыскал кто-то из родной части.

— Что от меня нужно?

Аракелов наклонился к Борису, чуть слышно спросил:

— У меня пара вопросов. Рядовой Банатурский, с какой целью ты стрелял по своим из пулемета в районе высотки «0085?»

Борис смотрел на его тронутое загаром лицо и никак не мог понять смысла вопроса: в кого он стрелял? Напряг память. И все поплыло перед глазами. Жаром обдало голову, что-то липкое потекло по лицу. Теряя сознание, услышал, как сквозь вату, голос младшего лейтенанта, который звал доктора…

Пять раз приходил следователь. Оказывается, он все знал и про Эльзу, и про взрыв в цехе. Задавал одни и те же наивные вопросы, на которые Борис вообще отказывался отвечать. Наконец его оставили в покое…

Два ранения, три контузии числились в его истории болезни. Около года провалялся в госпиталях. Врачи кроили, сшивали, стягивали его израненное тело. Боль стала привычным ощущением. Раны затягивались. И снова, в который раз, Борис получил направление в действующую армию, на фронт…

Прошло тридцать лет.

Майским днем 1975 года Борис Банатурский прибыл в Москву. В военкомате, отправляя его, ничего толком не объяснили, только просили захватить награды. А в Москве, на Павелецком вокзале, едва он сошел с поезда, как услышал объявление по громкоговорящей связи; «Пассажир Банатурский, прибывший поездом № 33, вас ожидают у справочного бюро!» Объявление повторили дважды.

Борис пошел к справочному, недоумевая, что все это значит. Навстречу ему шагнул элегантный полковник:

— Вы — Банатурский?

— Да, а вы?

— Сотрудник министерства обороны, — деловито сообщил он, — прошу к машине.

На площади, у вокзала их ожидала черная «волга». Полковник предупредительно распахнул перед Борисом дверцу. Возле гостиницы «Минск» автомашина остановилась. Полковник провел Банатурского в одноместный номер.

— Располагайтесь! — присел на стул, вытер потное лицо. — У вас есть парадный костюм?

— Костюм? — Этот вопрос поразил Бориса. Не сам вопрос, а голос, когда-то он уже слышал этот голос, только с угрожающей интонацией. — Костюм на мне! — а мысль уже настойчиво стучала в виски: «где я слышал этот голос?»

— Сегодня, — полковник посмотрел на часы, — в девятнадцать ноль-ноль к вам приедет закройщик из ателье военторга, снимет мерку. — Полковник легко поднялся на ноги.

— Минуточку! — Борис тоже встал. — Мы где-то с вами встречались? Лицо и голос очень знакомы.

— Да, мы встречались, — сухо проговорил полковник, но… — вам будут неприятны эти воспоминания, забудем о прошлом. Я только начинал службу, — он приостановился в дверях, — все вокруг было предельно ясным: здесь — друг, там — враг.

— Послушайте, — Борис тронул полковника за рукав, — вы не погнушаетесь выпить со мной чашечку чая? Есть баночка варенья из айвы.

— Предложение приемлемое.

Борису показалось: полковник слишком быстро согласился, видимо, тоже был заинтересован в проясняющем разговоре. Присел к столу, расстегнул ворот гимнастерки, терпеливо ждал, когда Борис достанет китайский термос. Бросил одну фразу:

— Душисто пахнет.

Они пили чай, долго молчали, оба чувствовали: пауза становилась неприличной. Наконец полковник поинтересовался:

— Догадываетесь, с какой целью вас пригласили в столицу?

Борис пожал плечами. Все было так неожиданно: вызов в Москву, в министерство обороны, да еще в канун ЗО-тилетия со дня Победы. Черная «волга» у вокзала. Возможно, его с кем-то спутали. Вот будет позор!

— Министр обороны, по традиции, устраивает прием воинов, особо отличившихся в годы Великой Отечественной.

— Да, но я с какой стати? У меня и одного ордена нет.

— Пожалуйста, Банатурский, больше ни о чем меня не спрашивайте.

— А про госпиталь? — Борис наконец-то вспомнил младшего лейтенанта Аракелова. — Как вы мучили раненого.

— Жизнь так запутана! — Аракелов чувствовал себя неловко. — После приема, если пожелаете, поговорим…

На следующий день министр обороны принимал ветеранов войны. Борис чувствовал себя неловко в обществе людей, чьи имена были широко известны в народе. Парадные мундиры героев были увешаны сверкающими орденами. И вдруг министр, высокий, худощавый, скользнув взглядом по рядам воинов, протянул руку Борису.

— Ну, здорово, герой!

— Здравие желаю! — срывающимся от волнения голосом ответил Банатурский.

— Н-да, дела! — министр качнул коротко стриженой головой. — многого я навидался за годы войны, но, пожалуй, впервые встретился с человеком, у которого шесть медалей «За отвагу». Редкий случай. Когда мне представили список приглашенных на прием по случаю ЗО-летия Победы, я не поверил, что есть и такие герои. А какие ордена у вас есть?

— Не имел чести их получить, — чужим голосом ответил Банатурский, страшно смущаясь, что поневоле оказался в центре внимания маршала, военачальников, героев страны.

— В каких частях служили? — министр не отходил от Банатурского.

— В пехоте, товарищ маршал, наводчиком станкового пулемета, а последний год, после госпиталя, автоматчиком в танковом батальоне прорыва, шестой гвардейской армии.

— У Баграмяна?

— Так точно, у Ивана Христофоровича.

— И все-таки, любопытно про ордена.

— Простите, товарищ маршал, — искренне ответил Банатурский, — не за ордена воевали, но… так получалось, — на мгновение замялся, стоило ли говорить об очевидном, знакомом каждому фронтовику.

— Продолжайте.

— Прорвали оборону противника, командиру — орден, нам по медали. В бою сгорел вражеский танк, командиру орден…

— Вам медаль, — с доброй усмешкой подхватил маршал, — разъяснением доволен, — сказал через плечо кому-то из свиты, — представьте бывшего солдата к ордену Красной Звезды. И пошел дальше вдоль строя.

Банатурский так растерялся, что даже не поблагодарил министра. Смутно помнил, как жали ему руки прославленный Маресьев, летчик Кожедуб, военачальники, хорошо известные всему народу. Все было словно в волшебном сне. Но и сны имеют обыкновение заканчиваться.