Максим Бутченко - Три часа без войны

— Вот тебе штука баксов, как договаривались. Это тебе наперед, инфы маловато, но когда понадобишься, я тебе сообщу, — отдал деньги лейтенант.

— Ах, спасыбо, ми с тобой еще паработаем, — обрадовался дед.

А на следующий день в дверь командирской постучали: курьер из штаба. Илья раскрыл лист с напечатанным жирным шрифтом текстом. Это был приказ на перевод — в далекий Владивосток, приморское пограничное управление. Лейтенант заволновался, положил листок на стол. А потом открыл окно, сквозь которое виднелась гряда Диклосмты — холодная, суровая, чистая. Горы возвышалась над земной грязью, как Бог — над людьми. Осветляли пейзаж. Делали ближе небо. Грозные стражи ветров и облаков.

Кизименко смотрел на горную гряду и старался запомнить ее именно такой — смиренной в величии. Упрямый кавказский сквозняк ворвался в комнату, закружился по столу, завертел страницы художественной книги о войне, а потом в диком танце, круговороте лезгинки скинул приказ о назначении на пол. Ровный лист бумаги с двуглавым орлом на государственной печати, медленно кружа, опустился, словно удерживаясь в когтях мифической птицы, судорожно и маниакально схватившей скипетр и державное яблоко…

— Пей, если хочешь быть моряком, — пузатый мужик в потертой тельняшке подал Илье литровую банку.

— Что это? — тот посмотрел на прозрачную жидкость, замкнутую стенками стекла.

— Что, что? Попробуй — узнаешь, пройдешь посвящение в морские волки, — последовал ответ.

Кизименко стоял в узком помещении мостика охранного судна «Ворон». Рядом были капитан, старпом, пара матросов. Лейтенант прослужил во Владивостоке два месяца, но служба оказалась скучной и однообразной. Поэтому он уволился из ФСБ и устроился в Лазовскую районную инспекцию — браконьеров ловить. На календаре — конец ноября 2014 года, его третий день на этом суденышке.

— Пей, будь мужиком, — настаивал тип в тельняшке.

— Я и так мужик, — ответил Илья и, пригубив банку, тут же поморщился, — это вода. Морская.

Раздался общий гогот.

— А ты думал: спирт? Пей до дна, козленочком не станешь, — пошутил моряк.

Парень опрокинул банку, соленая жидкость потекла внутрь тела, вызывая рвотный спазм. Через полминуты Кизименко отдал морячку пустую банку, улыбнулся и отправился на палубу возвращать выпитое в Японское море.

Водная гладь — это всегда нечто живое, двигающееся. Прямая линия горизонта возможна только здесь, глубоко в открытом водном просторе, где она проведена с инженерной точностью.

— Лодка там, а там еще одна, — крикнул старпом, и все разошлись по своим местам.

Завыла сирена, и «Ворон» устремился к маленьким деревянным лодкам с дизельными двигателями. Это северокорейцы выходили в открытое море на хлипких суденышках, чтобы ловить крабов и другую морскую живность. Инспекция выслеживала их, поднимала на борт, корейцев везли на сухопутную заставу, привязав их плавсредства к своему судну, а потом депортировали. Вот и в этот раз смотровая группа спустилась на лодки, вытянула корейцев за шкирки (те не сопротивлялись, покорные, как овцы) и продолжила осмотр водной границы.

Вечером, когда солнце выпачкало небо на западе алой помадой, словно расцеловало горизонт, Илья вышел на палубу. Позади болтались две лодки.

«Стоп, как две? Было ведь три», — подумал бывший лейтенант.

— Старпом, а что случилось с лодками? — обратился он к проходящему офицеру.

— Как? Что такое? — кинулся тот к корме. Но как только увидел привязанные лодки, успокоился.

— А-а, сынок, так мы их постоянно теряем, главное, чтобы хоть что-то довезти до суши, — пояснил офицер и пошел по своим делам.

«Ворон» доставлял суденышки на базу вместе с их владельцами и потом отплывал обратно в море. Так могло продолжаться до бесконечности. На десятый день плавания Кизименко заскучал. Однообразие дней запутало его в сетях, и теперь он трепыхался, как маленькая пойманная рыбка. День проходил в нескончаемых поисках нарушителей, а под вечер в кают-компании, не замолкая, работал телевизор, вещавший о событиях в центре Киева.

— Радикальные националисты на Майдане требуют отставки премьер-министра Николая Азарова, а также министра МВД Александра Захарченко, действия которых, по словам радикалов, привели к разгону студентов 30 ноября, — говорила строгая тетя на телеэкране, иллюстрируя слова кадрами первых столкновений с беркутовцами, спецподразделениями внутренних войск.

— Во, суки, че творят, опять помаранчевые мрази крови хотят. Чем им Янукович насолил? — говорил пузатый моряк и делал звук громче.

— В Украине молодчики-праворадикалы устроили разборки с правоохранителями, пострадали два милиционера, — продолжала вещать телеведущая.

— Вот падлы, фашисты, — прогремел матрос.

И так каждый вечер. На пятый день у Ильи кончилось терпение, и он выключил телевизор. Пузатый вскочил и закричал. Парень ответил. До драки — одна секунда. Благо, вмешался старпом, не позволил разгореться конфликту.

Илья выскочил на палубу. Холодный декабрьский воздух обжигал лицо. Внутри все горело. Люди ведь не просто так вышли на Майдан — человеком всегда движет дефицит истины. В сознание, подобно капсуле под кожу, вшит ряд ценностей. Одна из них — свобода и обостренное чувство к несправедливости. Даже раб понимает, что он раб из-за какого-то неправильного устройства мира. Разве плохо, что люди отстаивают свое право быть людьми? Разве Майдан не для этого? Ветер бора лизал шершавым языком покрасневшие от холода руки Кизименко. Он злился, не мог выпустить свое зло. Хотелось укрыться от всех, спрятаться, просто остаться наедине с собой, хоть на день.

— Пострелять сейчас бы, подбодриться, — мечтательно произнес Илья и подумал о противостоянии в Киеве.

Через неделю «Ворон» зашел в порт — пополнить припасы, оставить очередных корейцев. Маленькие, плохо одетые люди семенили по трапу на сушу, переговариваясь со старшими по возрасту, которые шли и уверенно что-то тараторили. Видно, это бывалые корейцы, которые не раз попадали в такую ситуацию, они успокаивали младших собратьев. По крайней мере, так казалось Кизименко, который шлепал позади представителей Северной Кореи и думал, о чем те говорят. За плечами Ильи болтался большой рюкзак. В голове — синева моря, в легких — соленый воздух. Он навсегда сошел на берег, обернулся: на корме сидел, курил трубку старпом и смотрел на вереницу корейцев, на большие туши контейнеров, под тяжестью которых согнулись колени кранов. Старпом привычно глядел на порт, понимая, как работают шестеренки и механизмы жизни, но ничего с этим пониманием не мог сделать. Он оставался на корабле.

Илья еще раз взглянул на старпома, а потом внезапно, даже для себя, приветливо махнул ему рукой. Тот поднял руку в ответ, слегка улыбаясь. На одно мгновение их взгляды встретились, соприкоснулись, а потом навсегда разъединились.