Анатолий Чехов - У самой границы

После подполковника выступил капитан Рязанов, за ним — пограничники с других застав. Наконец слово взял старшина Лавров.

— Здесь был наш окоп…- медленно, как бы в раздумье, начал он.- Здесь Панкратова в первый раз ранило, а здесь я его перевязывал — кровь его на этих камнях была… Трофейный пулемет у нас заклинило, в «максиме» кожух пробило — вода стала вытекать…

Лавров говорил сдержанно, но что-то в его суровом лице было совсем новое, незнакомое Саше, какая-то необычная для Лаврова мягкость: рассказывал он не просто о боевом товарище, а о близком и дорогом ему человеке.

— Покорежило у нас бомбой пулеметы, смотрим, на мыс егеря лезут, за пушку берутся и в лощину цепью идут… Мы насухую бьем с перерывами, «максиму» передышку даем,- ствол все равно греется — вот-вот откажет… Разбежались они от пушек, дали серию мин. Старшину в руку ранило. Потрогал он — пулемет — горячий. «Давай,- говорит,- за водой». Я схватил каску, спустился к озеру, поднимаюсь, а он последний бинт достал, на рану свою и не смотрит, пробоины в кожухе глиной замазывает, листья прикладывает, пулемет бинтует… Потом этот кожух до самого конца мне служил.

Лавров помолчал и продолжал, как будто не рассказывал, а просто думал вслух:

— Обмотал он кожух, а сам на пулемет лег — дрожь его бьет. Ну, думаю, кончается… Перепугался, белье на полосы разорвал, кое-как перевязал его. А старшина очнулся и давай меня последними словами ругать: почему я в кожух воды не налил. Слава тебе, господи, думаю, жив старшина,- ругань эта мне лучше песни была…

— …Потом меня осколком задело,- как будто издалека доходил до Саши голос Лаврова.- Сутки без памяти лежал. Нет-нет, в сознание приду, все вижу, все понимаю, а двинуться не могу. Ну и за старшиной наблюдал. Удивлялся, что за сила в нем: на вид и худощавый, и невысокий, и грудь пробита — вот-вот конец, а целые сутки один за пулеметом пролежал. Финны выползут на исходный, к атаке готовятся, а он им в спины даст очередь и разгонит всех. Ну, они со злости огонь на нас переносят — из минометов лупят. Весь остров исковыряли… Когда продукты кончились,- я уже в память пришел,- старшина ползком добрался до елки и начал какие-то корешки выкапывать. «Это,- говорит,- троюродный брат жень-шеня, в нем жизни нам на тысячу лет хватит». А сам желтый,- одни глаза да борода, в лице ни кровинки, знает, что ему и двух дней не прожить…

Я сказал ему: «Ничего, мол, мы и без жень-шеня выдержим — умрем, а не сдадим остров…» — «Нельзя,- говорит,- умирать, умереть проще всего. Жить, драться надо! Ешь!»… — и бросил мне корешок. «Калорий,- говорит,- в нем немного, а питаться надо,- долго еще нам воевать!..»

Двадцать третьего вечером финские самолеты нас бомбили, старшину волной о камни ударило. На мыс егеря опять к батарее полезли; он все приказывал мне смотреть получше, сам уж и видел плохо, а стрелял. Отогнал их от пушек, упал на казенник лицом…

Взял я его партбилет, и тут же, у его могилы, поклялся жить. Во что бы то ни стало — жить! Чтобы ни одного шюцкора не подпустить к дороге, не пустить к батарее. А если и сейчас сунутся, за двоих буду бить гадов, так буду бить, как бил их сам Панкратов!..

Лавров замолчал. Стояла такая тишина, что слышно было, как шелестел камыш, плескалась вода у камней да ветер посвистывал в траве и тихо шумел в ветках ели. И только откуда-то издалека доносился протяжный крик гагар и звонкое курлыкание журавлей. А над островом без конца и края раскинулось огромное голубое небо с неторопливо плывущими облаками.

— Товарищи бойцы!-так же, как и подполковник, сказал капитан Рязанов.- Пусть всегда и во всем будет для вас примером Панкратов. Помните, что мы с вами отвечаем вот перед ними,- положил он руки на плечи Саше и Славке,- перед всеми советскими людьми за все наше будущее. Помните, что мы с вами и есть та сила, которая не допустит взорвать, отравить и заселить чумными бактериями землю. Чем лучше мы будем знать свое дело^ тем неприступнее будет наша граница, тем увереннее будет идти мирная работа в нашем тылу. За это и отдал свою жизнь Панкратов!

Саша чувствовал, как рука капитана сжимает его плечо, чувствовал, как какое-то смутное волнение все больше и больше передается ему.

Как хотел сейчас Саша быть таким, каким был его отец!

Когда вернулись с острова, Нюра нашла ребятам сразу десять дел. Сначала они вчетвером пересадили цветы на клумбу. Потом опрыскали парижской зеленью кусты смородины и плющ, который, как лозы дикого винограда, сплошь укрывал беседку. После этого пошли в лес собирать землянику и на обратном пути набрали целую сумку шишек. Когда вернулись, Нюра поручила им ставить самовар. Ни минуты не оставалось свободной, чтобы пойти посмотреть на пулемет. Правду сказать, после того, что было у склада, Саше не то что смотреть — и думать не хотелось про этот пулемет…

— Панкратов и Рязанов, к начальнику! — крикнул дежурный, выходя из комнаты службы.

Саша не сразу сообразил, что Панкратов и Рязанов — это они со Славкой. Но почему назвали их так официально? И зачем они понадобились капитану?

Постучавшись, Слава и Саша вошли в комнату службы. Капитан был один.

— Ваша работа? — спросил он, кивнув в сторону двери.

Ребята оглянулись. У стенки на полу стоял, покосившись на согнутой сошке, тот самый исковерканный пулемет, который нашли они в конюшне.

— Папа,- заторопился Славка,- мы только нашли, мы хотели ремонтировать…

— Что делали в складе? — спросил капитан.

— Катушки мотали..

— Цюру обжуливали?

Славка опустил голову, молчал и Саша. Сейчас уж нечего было оправдываться и доказывать, что он с самого начала не одобрял Славку, который наплел вокруг этого дела миллион хитростей,- раз они были вместе, теперь уж и отвечать надо вместе.

— А пулемет, — сказал капитан, — мы отправим в Москву в музей пограничных войск. Если бы доложили сразу, я бы так и написал: «Пулемет найден пионерами Владиславом Рязановым и Александром Панкратовым на территории заставы имени старшины Панкратова». А теперь выходит, что Зозуля его нашел.

— Честное слово, мы нашли! — ревниво возразил Славка.- Мы только хотели почистить его и наладить, а потом и отдать.

— Налаживать нечего, а за то, что врали,- два часа домашнего ареста. Идите в комнату политпросветработы, доложите Зозуле.

— Папа, напиши про нас в Москву, мы хотели для заставы…- начал было Славка.

— Марш! — приказал капитан.- Каждый солдат у нас — государственный человек, а вы кустари-одиночки, брехуны бессовестные.

Капитан указал им на дверь.

Понурив головы, Саша и Славка вышли.

Ничего не поделаешь: приказ есть приказ, приходилось расплачиваться, да еще в такой день…

Но насчет кустарей-одиночек — это уж было совсем обидно. И тем более обидно, что, как ни поворачивай дело, капитан был прав.