Аркадий Первенцев - Над Кубанью. Книга вторая

Письмо получили, но союзные державы отделались молчанием. Боевое содружество распадалось. Союзники скептически выжидали ощутимых результатов борьбы на Дону и пока воздерживались от помощи. Величайшая биржевая спекуляция, война, скоро должна была принести бешеные дивиденды, а капиталы, брошенные сейчас в Россию, могли погибнуть. Молчание Антанты отнюдь не объяснялось напряжением усилий, которые должны были сломить Германию. Могла же она в период не меньшего напряжения посылать в союзную Россию корабли и подводные лодки, огромное количество снаряжения. Валялись же в портах Архангельска и Мурманска свыше двух миллионов тонн неиспользованных военных материалов.

Союзники пока еще не верили в успехи русских крамольных генералов и боялись, что помощь не принесет процентов. Позже, когда мятеж воспламенится, союзные державы, наверстывая упущенное, станут поддерживать ранее отвергнутых, бросятся подливать в пламя горючее, пытаясь как можно выгоднее спекулировать кровью обманутых казаков Дона и Кубани…

Ростов шатался. Добровольческая армия ночью покинула город. Окраинами, по глубокому снегу, вышли части. Корнилов уходил пешком вместе со всеми.

По Ростову ударили отряды красного Дона, на Куба-: ни генерала также ожидало худое. Слухи — казачество поддерживает большевиков. Сердце «избавителя» ожесточалось.

У Аксайской на льду Дона линия переправляющихся обозов и войск.

Начиналось мятежное кочевье.

Гурдай, прибывший в Ростов по поручению кубанского правительства, невольно очутился в числе отступавших. Вместе с ним Карташев. Они ехали на тавричанской бричке, запряженной двумя выносливыми метисами-дон-чаками. Бричка была завалена чемоданами, узлами, мешками с зерном и даже наспех сорванными портьерами. Портьеры оказались наиболее кстати. Генерал завернул замерзшие ноги. Во время переправы пришлось оставить повозку и двигаться возле нее, по мокрому снегу. Лед потрескивал — казалось, вот-вот разойдется. С того берега горланили артиллеристы, спускавшие батарею. Гурдай заторопился, промочил ноги. Карташев сидел в повозке, покуривал. Табак приятно щекотал в носу.

— Разрешите папироску, — попросил Гурдай.

Карташев повернул свое бледное лицо, окаймленное черной бородкой.

— Вы ж не курите, — удивился он, доставая портсигар.

— Соблазнили.

Замерзшие пальцы не повиновались. Карташев удобнее встряхнул портсигаром, генерал зацепил папироску. Так же неумело стал прикуривать, сопя и чмокая губами.

— Хочу наблюдать жизнь через дымок, — сказал он.

— Да, сейчас через дымок лучше, — согласился Карташев.

Запряженная сытой парой споро идущих лошадок, минуя обоз, проехала рессорная тележка. Ее сопровождала группа конных офицеров. На тележке, надвинув шапки, сидели два человека, крепко ухватясь за поручни. Тележку водило из стороны в сторону.

— Торопятся, — сказал Карташев, — в голову торопятся. Кто это?

— Алексеев.

— Разве? Не узнал.

Карташев приподнялся, но тележка уже втиснулась в промежуток взводных колонн впереди идущей роты полковника Кутепова.

— Теперь трудненько узнать Алексеева, — вздохнул Гурдай, — а не так давно сам государь император с ним советовался.

Продрав облака, появилось солнце. С полей тянулись сырые и одновременно сладкие запахи трав и земли, просыпающейся для великого дела плодоношения. По полевым дорогам неизвестные гости шли нарушить покой этих дремотных предвесенних пространств.

У станицы Ольгинской передовую колонну встретили конные дозоры сторожевого охранения. По змейке колонн и обозов передали:

— Отряд Маркова в Ольгинской.

Напряжение, вызванное появлением всадников, сменилось радостным чувством. Марков не завяз в Ростове и сумел пробиться на соединение с Корниловым, перейдя Дон у Батайска.

В Ольгинской Корнилов лихорадочно переформировывался. Кроме того, не забывая основной цели организации, он нарядил своих эмиссаров в Сибирь и Заволжье.

В Ольгинской Корнилов собрал на совещание командный состав армии. Маршрут неясен. Новочеркасск уже сдан. Походный атаман Попов, выведший из Новочеркасска две тысячи всадников и две конных батареи, проявлял понятное упорство в нежелании принять план Корнилова — идти на Екатеринодар. Попов не желал покидать пределы Дона и советовал двигаться в обширные степи Задонья, в район зимовников.

Зимовники — становища донских табунов — не имели достаточного количества жилищ, топлива, провианта. Мало того, в зимовниках армии угрожала западня — с одной стороны весенний Дон, а с другой — железная дорога Батайск — Царицын и бронепоезда противника.

Гурдай, приглашенный на совещание, видел задумчивое лицо Корнилова.

Алексеев уже высказал свое мнение и тихо переговаривался с Лукомским, который недавно пережил арест в Гуляй-Борисовке при попытке пробраться к Екатерино-дару. Лукомский уверял — Кубань кишит красногвардейскими отрядами, казачество поддерживает Советы. Алексееву невыгодна информация Лукомского, он сторонник кубанского варианта. Он оживился, когда Гурдай поднялся и горячо пообещал командующему активную поддержку населения.

— Он ничего уже не знает, — сказал Лукомский, наклоняясь к Алексееву, — он слеп.

Марков энергично доказывал, что надо идти туда, где больше большевиков. Ему хотелось драться. Маркова уныло оглядывал Романовский, которому была непонятна и эта запальчивость и нерешительность командующего. Уже однажды Корнилов отменил ранее принятое решение. Попов объяснял Корнилову преимущество удаления в степи.

— Казачество еще не проснулось, — говорил он, — мы не знаем его настроений. Мы должны переждать время. Казаки поймут и позовут пас. Тогда мы их освободим. У меня значительный отряд, но мои люди не уйдут из пределов родного края.

Вопреки мнению большинства Корнилов принял предложение походного атамана. Армия повернула на восток в Сальские степи, с тем чтобы в походе вновь изменить маршрут и окончательно устремиться на Кубань. Зимовники не могли обеспечить полки Корнилова.

Командующий Добровольческой армией двинулся в область Кубанского войска от станицы Мечетинской, степной станицы донских казаков. Отныне Мечетинская явится отправным пунктом не только первого, но и второго кубанских походов. За Корниловым шло пять тысяч профессионалов войны, костяк трехсоттысячного офицерского корпуса императорской России. Корнилов шел по старинному скотопрогонному тракту-большаку, нарезанному в тридцать казенных саженей ширины. По этому шляху когда-то вели свои многочисленные полки смелых кочевников темники Чингиз-хана, форсировавшие перевалы Кавказа. Они вылились через горловину Дарьяла на земли ясов и касогов, чтобы позднее половецкими равнинами вторгнуться в древнюю Русь. По этому же пути почти полторы сотни лет брели миллионы волов и овец, подхлестываемые бичами гуртоправов Ставрополья и степного Прикаспия. Эту же грунтовую стратегическую дорогу избрал для вторжения Корнилов — генерал-кондотьер с монгольским лицом.