Аркадий Первенцев - Над Кубанью. Книга вторая

— Как это все далеко, далеко и одновременно близко, — сказал генёрал. — Следовательно, станица живет по-прежнему.

— Живет. Если это можно назвать жизнью. Вечные страхи…

— Убивали кого-нибудь?

— Пока никого.

— Почему же страхи?

— От этого самого «пока никого», Никита Севастьянович. Пока… Зловещее спокойствие.

— Мостовой понятен, отчасти ясен Батурин, — раздумчиво сказал Гурдай, — они, фронтовые казаки, наиболее распропагандированный элемент, но Шаховцов… Мои предположения оправдались. Поручик сто тринадцатого Ширванского полка Василий Шаховцов… Да…

Мимо прошел юнкерский батальон. В первой роте негромко пели:

Песня, подкрепленная припевом, подогнана под быстрый шаг.

— Молодежь, — сказал генерал, — пушкинисты.

— Где ваш? — вяло спросил Брагин.

— Сын? В Екатеринодаре, там и жена. Надо торопиться. Мы намерены своевременно достигнуть Екатери-нодара. Лавр Георгиевич придает вступлению в город какое-то поистине символическое значение. Я очень доволен за себя, за войско, что нами заинтересовался именно он, вождь, — он помолчал, с интересом наблюдая низко парящего кобчика. — Если только Филимонов не сдаст город…

— Там Покровский.

— Покровский? — усмехнулся генерал. — Да, Покровский… Субалтерн-офицер.

Брагин насторожился.

— Кто субалтерн-офицер? Покровский?

— Нет, нет, — успокоил генерал, — это просто так. Случайно пришедшее на язык слово. Знаете, иногда бывает…

— Если бы Покровский знал план Добровольческой армии, он бы, конечно, продержался, — уверил Брагин.

— Вполне возможно, — оживился генерал, — я сегодня побеседую с Романовским. Покровского следует предупредить, обязательно предупредить… Значит в Среднем Егорлыке солдаты Тридцать девятой пехотной?

— Главным образом, если не считать мелких разношерстных отрядов.

— Это была неплохая дивизия, есаул. Глупость, непоправимую глупость совершил Пржевальский, — припоминая что-то, сказал Гурдай, — просили, обращались. Хотя бы немного, хотя бы один преданный полк. Не сумел. А небольшое демагогическое воззвание большевиков, и нате: из Тифлиса снимается дивизия. Заразные идеи, чума… азиатская чума.

Последняя рота юнкеров шла, весело переговариваясь. По рядам ходила бумажка, очевидно с неприличным рисунком. В колонне перекидывались двусмысленными шуточками, похабными словечками.

— Господа, тише: генерал Алексеев, Деникин, — предупредил взводный командир с погонами капитана.

Юнкера подтянулись и даже взяли ногу.

Алексеев ехал молча, не оглядываясь по сторонам.

Над поднятым воротником шинели виднелись седые усы, отсвечивали стекла очков.

Деникин был в темном гражданского покроя пальто. Он замотал шею желтым верблюжьим шарфом. Шарф, перекрещивал грудь, концы были завязаны на спине. Брагин видел Деникина впервые. Он почему-то напомнил ему любимого в семье дедушку, тихо доживающего свой век. Деникин кивнул Гурдаю и предложил ехать следом. Брагин слышал, как заместитель главнокомандующего хрипло закашлялся, и заметил, что тот долго старчески шарил в кармане, доставая платок.

На фоне голубого спокойного неба, на горизонте маячили верховые боковых походных застав. Позади черной лентой двигался обоз. Корнилов следовал в голове колонны. Сухонький генерал неподвижно сидел на высокой гнедой кобылице, идущей машистым шагом. Под Корниловым поскрипывало новенькое канадское седло со скромным вальтрапом. Командующий был сосредоточен. На груди, у походных ремней, поблескивал солдатский георгиевский крестик. Позади Корнилова везли знамя, заключенное в потертый чехол, и двигались текинцы. Над бараньими папахами конвоя колебалось острие древка: позолоченный двуглавый орел, обвитый у лап георгиевской ленточкой.

Орудийный выстрел раздался совершенно неожиданно. Темное облачко шрапнельного разрыва повисло в стороне и поплыло вверх. Колонна остановилась. Брагин поспешно садился на лошадь.

— Встречают, — сказал он, торопливо подтягивая подпруги, покрытые подсохшей грязью, — я же говорил.

— Вы куда? — удивился генерал.

— Туда… Бой…

— Без вас обойдется, — сказал Гурдай, сойдя на землю и отряхиваясь. — Поберегитесь. Пойдемте к Антону Ивановичу, звал.

Деникин и Алексеев, оставив тележку, поднимались на гребень. Деникин замедлял шаги, останавливался, очищал ноги от грязи. Артиллерия заработала чаще, но снаряды не достигали цели. На мирные поля впервые опускалась война. Поднялись не замеченные до этого коршуны и как-то боком уходили прочь. Вот знакомые звуки — пулеметы. Брагин догадался, авангард Маркова встречен пулеметами предмостья.

Мимо промчался Корнилов, за ним текинцы. Знамя было развернуто для боя и трепетало трехцветным полотнищем с образом спаса нерукотворного. Гурдай снял шапку, торопливо перекрестился.

— С нами бог, — разобрал Брагин шепот генерала.

Вслед Корнилову веерно развернулись полки: влево полк Африкана Богаевского, сформированный из пеших донских партизанских отрядов, вправо, минуя Алексеева, пересекали гребень корниловцы Неженцева. Корниловцы перестраивались на бегу, и только резервная рота — на усиленном шаге. Сражение начиналось по всем правилам. У села участилась стрельба.

— Авангард Маркова завязал бой, — сказал Алексеев, опуская жесткий воротник.

Деникин покашлял, сплюнул в платок. К ним приблизился Гурдай. По сравнению с ними Гурдай имел более бравый вид и более моложаво выглядел. Чуть поодаль, возле коноводов, задержался Брагин. Коноводы только что подали лошадей. Над селом, выгнутым по течению Егорлыка, заклубились редкие дымки. Соломенные крыши перемежались с железными. Отсюда ясно вырисовывались окопы, обрамленные жирной линией бруствера. Прямо от моста — дома, вытянутые в прямую улицу. Заметно выделялись одноцветные синие ставни. Реку окаймляли камыши и рощицы голых деревьев. Возле церкви, на площади, пренебрегая элементарной {ласки-ровкой, стояли трехдюймовки и возле них виднелись фигурки орудийной прислуги.

Корнилов скакал к мосту, и вслед ему на дорогу быстро выкатили два орудия, открывшие меткую стрельбу по батарее и окопам красных.

Воодушевленные появлением командующего, в воду, не ожидая взятия моста, бросились офицеры одной из рот марковского полка.

Брагин слышал перекатное «ура», увидел, как по берегу бегал офицер с трубкой во рту, помахивая палкой. Офицер, подбадривая людей, форсирующих илистую речку, сам избегал опасного купанья.

— Ишь как индюк топчется! — недопустимо весело выкрикивал казак-коновод, приседая от смеха.