Егор Лосев - Багряные скалы

Молодые солдаты с интересом пялились на генерала. И только взводный, сержант Арье Гнлад, в оригинале грузинский еврей Георгий Гатиашвили, а для близких друзей просто Гоша, сидел на снарядном ящике и невозмутимо стругал ножом ветку оливы.

Когда Даян и сопровождающие офицеры скрылись в штабном блиндаже и солдаты начали расходиться, Гоша ухмыльнулся и проворчал:

– А ведь Бар-Цион когда-то обломал Даяна, да еще и при всем начальстве…

К сержанту молодые солдаты относились с уважением. Арье, то бишь, Гоша, был человеком бывалым, всегда имеющим в запасе какую-нибудь интересную историю. А тот факт, что сержанту довелось послужить в подразделении 101 под командованием людей вроде Арика Шарона, превращал его в глазах "молодых" в существо если не божественное, то, безусловно приближенное к Олимпу.

Вокруг сержанта сразу же образовался кружок слушателей.

Тот сунул нож в ножны и продолжил:

– Случилось это внизу, у моста Дочерей Яакова. Года полтора назад. Даян тоже на позиции приехал. Шлялся по траншеям, а рядом с нами остановился. И вдруг увидел орла в небе. Орел нарезал круги прямо над нами, красиво так… охотился, наверное. Ну и Даян решил поохотиться. Взял у меня "чешку", вскинул вверх.

Сержант поднял взгляд на слушателей и оглядел их внимательными карими глазами.

– И чего? – не выдержал кто-то.

– Ничего, – ухмыльнулся сержант, – Бар-Цион стоял рядом со мной, и вдруг шагнул вперед, винтовку Даяна за ствол сцапал и вниз опустил.

У Даяна единственный глаз чуть не выпал, а Бар-Цион ему, мол, не так уж много орлов в нашей стране…

Ну, Даян, как рявкнет: Фамилия!?!!!

Бар-Цион вытянулся и спокойно ему отвечает: Меир Бар-Цион.

Тут Даян сообразил, что если при всех ему всыплет, окажется в дурацком положении, ну и бросил только, мол, ты прав Бар-Цион. Вернул мне винтарь и пошел дальше.

Парни заулыбались, восхищенно зацокали языками.

На закате они с Адамом стояли на посту. Обсудили поступок Бар-Циона, сошлись во мнениях по поводу того, что у них духу бы не хватило у самого Даяна из рук винтовку хватать.

Далеко внизу, подсвеченный багровым светом заката, чернел мост Дочерей Якова. Точнее то, что от него осталось.

На вопрос Дмитрия о названии моста Адам только пожал плечами. Он хоть и "сабра", но про мост слышал лишь, что в сорок шестом бойцы ПААЬМАХа рванули его вместе с остальными в Ночь Мостов.

Когда-то мост был красивым каменным сооружением, но прошедшие века его сильно потрепали, центральный пролет обрушился. Потом на старые опоры уложили новые стальные балки с деревянными перекрытиями. Затем мост взорвали. То, что осталось от балок и настила бесполезно ржавело на противоположном сирийском берегу.

Дмитрию нравилось копаться в истории, узнавать о тех местах, где побывал. В этом Эрец Исраэль сильно отличался от Советского Союза. Истории последних столетий здесь как бы и не существовало, стоило чуть копнуть, и ты сразу проваливался, словно в колодец, в глубину веков и эпох. Крестоносцы, персы, византийцы, римляне, иудеи, финикийцы, набатеи. Все переплеталось словно клубок ниток, при распутывании которого у Дмитрия всегда сладко ныло под ложечкой.

Название моста заинтриговало Дмитрия, да и заняться на посту все равно было нечем. С полчаса поломав голову они пришли к выводу, что без Торы здесь не обошлось. Адам даже вспомнил, что у Иакова вроде была дочь, но только одна. Проходивший мимо религиозный солдатик-связист факт подтвердил, вот только понесло солдатика, как на проповеди.

Дмитрий вообще-то был не против послушать. Когда учился в школе в Кфар Сабе, слишком плохо знал иврит, чтобы понимать уроки Торы, а позднее в кибуце Пятикнижие уже никто не вспоминал.

Адам же, послушав об изнасиловании дочери Иакова Дины и печальной участи жителей Шхема, начал откровенно зевать. А минут через десять он невзначай подошел к полевому телефону, покрутил ручку, подул в трубку, растеряно развел руками и сообщил солдатику, что связи нет.

Тот фазу подхватился, и, попрощавшись, пополз из траншеи проверять провод. Адам тихонько воткнул отключенный провод обратно в телефон и пробормотал, что трындеть, мол, не мешки ворочать.

История с названием моста так и осталась без ответа.

Жук выбрался из-под койки, расправил крылья, немного погонял их на холостом ходу будто прогревал моторы, а затем взмыл в воздух. Пролетая мимо висящей на спинке стула парадной формы, он замедлил ход, словно изучая нашивки, но крылатый значок парашютиста его не заинтересовал, и жук плавно, с достоинством умчался в ночную тьму.

Сон не приходил.

Он подумал о матери. Она ведь до сих пор ничего не знает. Да и не поймет наверняка. Отец, тот понял бы. Подумаешь – самоволка. Сам-то он отслужил от звонка до звонка, с сорок второго и по самый их отъезд, в пятидесятом. Война, потом служба в Германии, в Польше. Три ранения. Эх, батя, батя… как же так получилось…

Остаток ночи он пролежал без сна, пялясь в потолок. Даже мысли все куда-то делись. В голове было пусто.

Когда за окном посветлело, он встал, умылся. Военный полицейский принес ведро теплой воды, бритву и зеркало. Пока Дмитрий брился, он стоял рядом. Это был молодой улыбчивый парень, совсем не похожий на дежурившего ночью.

– Не боись, не зарежусь… – мрачно буркнул Дмитрий.

– Дык… инструкция… – парень улыбнулся, показав белоснежные зубы.

– В задницу твою инструкцию, – проворчал Дмитрий, – отвали, мешаешь.

Полицейский снова улыбнулся и отодвинулся к двери.

Побрившись, Дмитрий надел парадную форму, повязал галстук, одернул китель, тщательно натянул берет.

Сел на кровать, вытянув больную ногу.

Через четверть часа в дверях лязгнул замок, тот же полицейский заглянул и сделал приглашающий жест:

– Машина подана.

Грузовичок-"командкар" мирно тарахтел мотором. Его подсадили, втянули в кузов под брезентовый тент. Двое конвойных сели по бокам.

Ехали не долго. Командкар остановился у большого блочного барака с часовыми у дверей. Чуть в стороне курила кучка офицеров. Он узнал мощную фигуру комбата и худощавую жилистую – ротного.

Его провели в зал, посадили за барьером между двумя полицейскими.

Вскоре снаружи послышалась возня, крики. Дверь распахнулась, на мгновение мелькнул взъерошенный человек в капитанских погонах. На его плечах повисли двое полицейских, но он все равно отчаянно ломился в зал. Перекошенное гримасой лицо казалось белее, чем оштукатуренная стена.

– Пустите меня! – выкрикнул он.

На помощь полицейским подоспели еще двое. Совместными усилиями они выставили нарушителя спокойствия.

– Мой брат! – донеслось из-за дверей.

Дмитрий уныло свесил голову. Он узнал капитана, это был брат Двира. Ему-то чего здесь понадобилось? Он же все ему рассказал, еще тогда в госпитале…