Николай Гнидюк - Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы

— Хорошо, — согласился Красноголовец. — Думаю, что такого человека мы найдем.

На следующее утро мы отправились в Ровно.

В конце февраля случилась беда: возвращаясь с партизанского «маяка» в Ровно, в неравной схватке с врагом погиб смертью храбрых Коля Приходько. Известие об этом заставило горестно сжаться наши сердца. Эта была наша первая потеря, и никому не верилось, что Коли, нашего неугомонного здоровяка, больше нет с нами и никогда не будет.

Казалось, что это неправда, что он жив — вот сейчас откроется дверь, и он войдет — раскрасневшийся, возбужденный, и комната наполнится его басовитым голосом, рассказами, шутками.

Нет, этому уже никогда не бывать: и дверь не откроется, и голос не зазвучит…

Больно.

Слезы навертываются на глаза и стынут. Нам нельзя плакать, нельзя терять самообладание. Нужно развеять печаль. Голова должна быть чистой. Она должна работать. Работать четко, безошибочно. А дел не мало. Есть о чем подумать. Есть что решать.

Если фашисты в погибшем партизане узнают Николая, они сразу же кинутся искать его родных и знакомых. А это грозит всем нам полным провалом. Значит, нужно на некоторое время скрыться из «столицы», выждать, пока обстановка прояснится. Мы решили перебазироваться в отряд. Но как? Все выходы из Ровно в сторону Сарненских лесов отрезаны, их тщательно охраняют и проверяют. Пробираться окольными путями невозможно: проселочные дороги раскисли, на реках начался ледоход.

— Вот если бы нам машину, — мечтательно проговорил Струтинский, — на ней мы могли бы даже в Киев махнуть!

— Машину? — переспросил Кузнецов и тут же обратился ко мне: — Тебе Бойко ничего больше не говорил насчет шофера и машины?

— Есть у него на примете один хлопец, но нужно к нему присмотреться.

— Мне кажется, — заметил Николай Иванович, — нам лучше всего воспользоваться услугами заготконторы. Если Бойко и не договорился с шофером, то мы попросим его дать машину, а за руль сядет Коля Струтинский.

Это предложение понравилось Николаю. Он уже дав но мечтал об автомашине и всякий раз напоминал Кузнецову, что обер-лейтенанту Зиберту следовало бы подумать о более удобном и современном способе передвижения, чем лошадь.

И вот мы снова в Здолбунове, у братьев Шмерег. Задерживаться здесь нельзя, нужно немедля связаться с Бойко и условиться о транспорте. Говорим об этом Шмерегам.

— Есть, — говорит Сергей, — в заготконторе чудесная машина. Газогенератор. Мешок дубовых чурок — и шпарит сто километров. Немцы оттого ее не забрали, что она работает на дровах. Вы обождите, я позову Бойко и думаю, что все уладится.

Бойко сказал, что машина в самом деле имеется, но брать ее без шофера нельзя.

— Водит эту полуторку Леонтий Клименко, — добавил он. — До войны тоже работал здесь шофером. В войну попал в плен, вернулся и снова сел за баранку. Честный, хороший парень. Можно привлекать к работе.

— А что вы ему скажете? — спросил Николай Иванович.

— Так и скажем: нужно отвезти партизан в отряд.

— Вы правы: нужно сказать правду. Пусть знает, кого везет. Тогда завтра же утром сагитируйте своего шофера.

На следующий день, придя домой к обеду, Сергей Шмерега, довольный, сообщил:

— Все в порядке. По дороге заходил к Бойко. Клименко не пришлось уговаривать, сразу согласился. В семь вечера машина ждет вас.

Уже начинало смеркаться, когда мы с Шевчуком, пропетляв по нескольким здолбуновским улицам, очутились в тихом переулочке. В противоположном конце его увидели старенькую полуторку с газогенераторными баллонами по бокам. Подошли ближе. Худощавый, неприветливый с виду мужчина лет тридцати копался в моторе, не обращая ни на кого внимания; да, в сущности, кроме нас, никого в переулке и не было.

— Куда пойдет ваш лимузин? — спросил я, подойдя к водителю.

Тот не спешил отвечать. Повернул голову, внимательно оглядел нас с Мишкой, опустил капот и, вытирая тряпкой пальцы, ответил:

— На Гощу… А дальше видно будет…

— Выходит, нам по дороге. Может, подвезете? — спросил Шевчук.

— Отчего же нельзя? — согласился водитель.

— За деньги или так? — поинтересовался я.

— Добрых людей мы возим и так.

— Ну, так спасибо вам.

Мы забрались в кузов. Подошел Коля Струтинский и тоже залег наверх.

— Можно ехать? — спросил шофер, но сразу осекся, словно язык проглотил: увидел возле себя немецкого офицера.

Ничего не говоря, тот рванул на себя ручку дверцы, ловко вскочил в кабину и, усевшись на сиденье, сердитым тоном буркнул:

— Шнеллер! Вир хабен каине цайт! [9] Живее! У нас нет времени! (нем.)

Клименко стоял, растерянно глядя на нас.

— Шнеллер! — повторил Кузнецов.

— Все в порядке. Поехали, — сказал водителю Шевчук.

Тот неуверенно пожал плечами, с опаской посмотрел на немецкого офицера, потом снова перевел взгляд на нас и, тяжело вздохнув, забрался в кабину. Затарахтел мотор, и машина, оставляя позади клубы едкого дыма, тронулась.

По дороге нас несколько раз останавливали немецкие патрули, но, увидев в кабине обер-лейтенанта, даже не осмеливались проверять документы. Мы уже надеялись без всяких помех добраться до места назначения, как вдруг перед мостом через Горынь, невдалеке от села Бабино, патрульный предложил нам слезть с машины и идти в штаб гарнизона — для проверки документов.

— А вы, герр обер-лейтенант, — добавил патрульный, — подождите, пожалуйста, в машине.

Но Кузнецов уже соскочил на землю.

— Вам мало того, что я тут? — недовольно воскликнул он.

— Простите, но мы это делаем ради вашей же безопасности. Не забывайте: здесь повсюду партизаны, и кто знает, нет ли их среди ваших спутников. Вы рискуете, господин обер-лейтенант…

— Какое ваше дело, кто ездит со мной! — перебил патрульного Кузнецов. — Я был в Париже, Варшаве, под Харьковом. Я дважды ранен и партизан не боюсь. Это вы здесь, в тылу, боитесь каждого воробья. На фронт бы вас! А что касается этих людей, я лично проверял их и не нуждаюсь в ваших услугах.

— Еще раз прошу прощения, господин обер-лейтенант, мы не хотели вас беспокоить, все это исключительно ради нашей общей безопасности. Но если вы настаиваете — пожалуйста. — И с этими словами открыл нам шлагбаум.

За всю дорогу Клименко ни слова не сказал. Он, казалось, сросся с баранкой руля, крепко держал его в руках и сосредоточенно смотрел вперед. Что было на душе у парня, о чем думал он, сидя рядом с «немецким офицером»? Верил ли, что везет советских партизан, а если нет, то за кого он нас принимал?

Машина остановилась. Мы выскочили из кузова. Вышел из кабины и обер-лейтенант, оставив на сиденье несколько банкнотов. Клименко взял деньги, повертел в руках, осмотрел и, подойдя к нам, молча протянул их Кузнецову. Тот добродушно похлопал его по плечу, что-то пробормотал по-немецки, а Шевчук добавил: